От первого лица - Александр Николаевич Житинский

Хеопс подтащил весь бак со свеклой к ногам Нефертити. Слониха стала благосклонно есть свеклу.

«Следующий сеанс связи завтра утром, в десять ноль-ноль,— передал Андрюша.— Всего хорошего!»

«Пока!» — ответила слониха.

Андрюша выключил приемопередатчик. Теперь следовало ждать. Мы здорово замерзли, и Папазян предложил пойти к нему домой погреться. Остались только операторы на крыше, которые подогревали себя жидкостью из термоса. Что в нем было — неизвестно. Толпа расползлась. Мы вчетвером пошли к Папазяну.

— Скажи, Карлуша, чего ты ожидаешь от опыта? — спросил Папазян, наливая нам кофе.

— Она должна овладеть его языком,— сказал Карл.— Так же, как нашим. И научиться переводить... Неизвестно, правда, сколько времени ей понадобится.

— А дальше?

— Дальше мы начнем с ним разговаривать через нее. Проверим его умственные способности.

— Будь спокоен,— сказал Папазян.— Их хватит на нас обоих.

Карла передернуло.

— Ну, знаешь! Может быть, твой Хеопс возглавит КБ или зоопарк?

— Ему не нужно,— сказал Папазян.— Он выше этого.

Карл принужденно рассмеялся, сводя слова Папазяна к шутке. Но Папазян не шутил.

Начались однообразные рабочие будни. Наша группа следила за контактом, регулярно выходя на связь с Нефертити, а КБ во главе с Карлом уже занималось другой темой. Собственно, тема была в принципе та же, но изменился объект. Карл начал проектировать искусственную кошечку. Это был шаг вперед в смысле миниатюризации. Кроме того, имелись широкие возможности контакта со всеми котами города.

Узнав об этом, моя мама заочно влюбилась в Карла и стала готовить Пуританина к контакту.

Нефертити же работала, на мой взгляд, без должного увлечения. Ежедневно она передавала короткую сводку: «День прошел без происшествий. Овладела сигналами тревоги, голода и отбоя ко сну. Много ели. Купались в бассейне. Как там девочки поживают?»

Или что-нибудь в этом роде.

Короче говоря, она не спешила становиться слонихой.

Наступила зима. Операторы, одетые как полярники, сменяли друг друга на заснеженной крыше слоновника. У нас накопилось несколько километров видеоленты. Временами мы просматривали фрагменты в кабинете у Карла.

Едят, пьют, спят стоя, купаются, обливают друг друга водой из бассейна. Хеопс гладит Нефертити хоботом...

«Я узнала, что он родился в Африке и очень хорошо представляет эту местность»,— однажды передала Нефертити.

«Как ты узнала?» — тут же передали мы.

«Не знаю. Вы думаете, он мне рассказал по-человечьи? Ошибаетесь. Я не знаю. Не могу объяснить».

«Какие были сигналы? Звуковые, осязательные?»

«Вкусовые»,— передала она.

Мы рассказали о разговоре Карлу. Он возбудился, стал генерировать какой-то вздор насчет информационного поля, потом устал. А Нефертити продолжала выдавать загадки.

«Мораль у слонов значительно отличается от нашей»,— докладывала она.

От чьей — нашей? Мы только плечами пожимали. Неужели она считала себя человеком? На каком основании?

«А что такое любовь?» — как-то спросила она.

Вот тебе и раз! Вроде бы мы это проходили. Что тут отвечать? Андрюша как-то неубедительно выкрутился.

Эксперимент затягивался, обрастал слухами. Прошла волна возбуждения, слонов несколько раз показывали по местному телевидению, успокаивая население уверенными фразами: «Самочувствие слонов хорошее. Программа контакта успешно продолжается».

Куда она продолжается — никто не знал.

К весне у нас была куча материалов — пленки и стенограммы разговоров со слонихой, обрывки сведений о слонах, об Африке... Описание какого-то товарного вагона, на котором тридцать лет назад привезли Хеопса в наш город... Запись беседы Нефертити с Людмилой и Галочкой. Они вволю потрепались полтора часа, причем Нефертити после этого заметно оживилась. Но полезной систематической информации не было. Нефертити никак не могла овладеть искусством передачи сообщений от себя Хеопсу. Его она с грехом пополам понимала, ему же сказать ничего не могла.

Контакт был односторонним.

Папазян заходил в слоновник довольно часто. Мы наблюдали за его действиями на экране видеомагнитофона. Аветик Вартанович отодвигал железную дверь и входил внутрь. Он улыбался, что-то говорил (звука на пленке не было), похлопывал слонов по бокам, угощал яблоками. Присев на перевернутый бак, он доставал газету, водружал на нос очки и читал вслух, посмеиваясь. Слоны слушали. Нефертити несколько раздражали эти визиты.

«Папазян читал статью о международном положении. Комментировал довольно поверхностно и не совсем политически грамотно,— передавала она.— Может быть, он забыл, что имеет дело с мыслящим существом?» — обижалась слониха.

Существом... Это было нечто новое.

Как-то быстро и неожиданно наступила весна. Потеплело в воздухе, просохла земля, из веток полезли листочки. Слоны стали выходить на открытую площадку и общаться с посетителями зоопарка. Хеопс, спокойный и величавый как всегда, подходил к полосе железных шипов, поднимал хобот, трубил, принимал булки и сладости. Нефертити заметно нервничала. Было видно, что общение с посетителями угнетает ее.

«Не понимаю,— раздраженно сигнализировала она,— почему я должна корчить рожи и унижаться, как в цирке, перед людьми, стоящими ниже меня по интеллекту? Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не наговорить им всего, что я о них думаю. Только чистота эксперимента заставляет меня молчать. Хеопс странный! Взрослый слон — и никакого достоинства. Неужели ему не противно это фиглярство?»

При встрече я рассказал Папазяну о возмущении слонихи.

— Не понимает, ай-ай! — сокрушенно воскликнул Папазян.— Он от доброты и мудрости так себя ведет. Чтобы детям было приятно. А вашей Нефертити этого то и не хватает. Правда, за зиму она стала лучше,— заметил Аветик Вартанович.

Но Нефертити, словно желая опровергнуть это мнение, вдруг резко стала сдавать. В сообщениях все чаще проскальзывали истерические нотки. Ее раздражало все: Хеопс, посетители, служители, наши запросы, пища. Ей хотелось читать литературные журналы и смотреть кино.

Вдобавок Хеопс тоже стал меняться. Может быть, весна подействовала на старого слона, но в Хеопсе зазвучали дремавшие лирические струны. Стоило посмотреть, как он, выбрав из подарков зрителей лучшую булку, подносил ее Нефертити. Толпа была в восторге. Однажды Хеопсу кинули букет цветов, и слон галантно протянул его слонихе. Мне показалось, что он расшаркивался при этом задней ногой. Слава богу, у Нефертити хватило ума не проглотить этот букет, а нанизать его себе на бивень.

«Он говорит о слонятах, буквально бредит слонятами...— стала все чаще докладывать Нефертити.— Я не понимаю — зачем? И все время гладит меня хоботом. Спасу нет!»

Хеопс не только гладил Нефертити, но и сплетал хоботы вместе в тугой узел и долго стоял так, будто окаменев. Терпение слонихи истощалось.

Развязка наступила внезапно.

Однажды утром на очередном сеансе связи Нефертити передала следующий текст: «Требую немедленного освобождения из зоопарка. На размышление даю полчаса. В случае отказа самовыключаюсь».

«Что стряслось?» — передали мы.