Железо, ржавое железо - Энтони Берджесс

– Он говорит, сэр, что не собирается с вами спорить, – снова перевел Дэн. – Это приказ. Мы должны убраться отсюда к завтрашнему утру.

– Господи, да он и впрямь чокнутый. Вы слышали, Пилпел?

– Я полагаю, надо взглянуть на карту, полковник. Мне кажется, нам действительно предстоит чертовски долгий путь.

В бараке Дэна все сгрудились вокруг атласа в энциклопедии Пира, одной из дюжины книг, присланных какой-то частной благотворительной организацией вместе с Библией, специально изданным для военнопленных молитвенником, поваренной книгой и сборником добрых советов с красноречивым названием «Любовь и одинокий мужчина». Рядовой Шоукросс показал пальцем предполагаемый маршрут.

– Мы сейчас примерно здесь, верно? Гораздо южнее, чем Латвия, или Эстония, или бог знает что, – там, наверно, совсем задубеешь от холода.

Собравшиеся так разволновались, что стали отпихивать друг друга:

– Убери башку-то, не видно, да убери же ты свою толстую репу, кому говорят.

– Идем на юго-восток. Ченстохова, Львов, Тернополь, – продолжал Шоукросс. – Когда доберемся до Черного моря, будет тепло, деревья зацветут, красота.

– Да пока туда доберешься, окочуришься на этом долбаном снегу, это же мили и мили, всю зиму!

– А вы смотрите на это как на прогулку от Дувра до Северной Шотландии, просто накиньте еще пару сотен миль, вот и все.

Для многих это был первый в жизни урок географии, но спор разгорелся, как в бюро путешествий.

– А поезда туда не ходят?

– Размечтались! Да все железные дороги взорвали, к чертям собачьим.

– А если и ходят, деньги где возьмем?

В барак неожиданно вошли полковник Хебблтуэйт и майор Пилпел. Все встали.

– Вольно, ребята. Джонс, где Джонс? А, вот вы где. Потрясающе, что вы говорите по-русски. Один на весь лагерь, поэтому пойдете в первой группе.

– Что это за группы, сэр? – смело спросил рядовой Шоукросс.

– Мы должны продвигаться как военное формирование, повзводно, под командованием младших офицеров и сержантов. В первой группе, которую возглавляю я, пойдут старшие офицеры. Джонс нам необходим в качестве переводчика.

– Я бы хотел идти со своими, – расстроился Дэн.

– Вы нам очень нужны, мы не можем позволить себе… э-э… разбрасываться такими людьми.

– Тогда мой барак пойдет со мной, – твердо заявил Дэн.

– Я знаю, – сказал полковник, – что лагерная обстановка ослабляет воинскую дисциплину. Однако сейчас речь идет о жизни и смерти, так что это приказ, Джонс, и я надеюсь, он будет выполнен. Завтра на рассвете всем построиться на плацу, взяв с собой лишь самое необходимое. Нам предстоит долгий поход.

Он вышел, а майор Пилпел, прежде чем последовать за ним, издевательски отсалютовал всему бараку.

После их ухода барак отвел душу: пидор старый, мать его растак, дисциплину ему подавай, кто он вообще такой, послать его подальше – и точка.

– Тогда нам остается только одно, – предложил наконец рядовой Шоукросс, – уйти по-тихому после захода солнца. Теперь полнолуние, не заблудимся. Опередим их. Что нам за дело до дисциплины? Война по большому счету окончена. Через пару месяцев на Черном море нас уже будут ждать корабли, на которых мы поплывем домой. Что скажете, капрал?

Шоукросс имел в виду капрала Моксли, единственного в бараке младшего офицера, юношу с продолговатым лицом, не слишком умного, но отлично разбиравшегося в технике. До производства в капралы он служил шофером.

– Все равно они до нас доберутся. Всегда так бывает, – ответил тот.

– Предлагаете отправиться вместе со всеми?

– Нет, я с вами. Только отвечать ни за что не хочу. Удивляюсь, как я эту нашивку еще не спорол?

– Да уж, ни богу свечка, ни черту кочерга, – согласился Шоукросс. – Что ж, тогда давайте собираться, – бросил он остальным, как будто они отправлялись на воскресную экскурсию.

– Похоже, прогулка эта будет самой длинной в моей жизни, – сказал рядовой Бакли, воображения которого хватало лишь на то, чтоб представить себе поход с привалами и кружкой горячего чая из Ливерпуля в Манчестер. Жизнь еще не научила их смотреть на географическую карту как на картину человеческих страданий.

Подполковник Секкер собрал весь личный состав лагеря, за исключением рядового Доса, безуспешно охранявшего женщин, и объявил:

– Ситуация прояснилась окончательно. Вы, лейтенант, конечно, будете негодовать, но ничего не поделаешь. Все наши подопечные должны готовиться к репатриации. Никакие заявления на предоставление британского вида на жительство приниматься не будут. Приказ поступил из высочайших инстанций. Исключений ни для кого не предвидится.

Собрание проходило в кабинете Секкера. Все, кроме хромого интенданта Брофи, слушали стоя. Адъютант стоял за стулом начальника в своей обычной позе, зажав под мышкой стек. Из окна, приоткрытого, чтобы проветрить прокуренную комнату, пахло весной. Редж попросил слова:

– Прошу прощения, сэр, но это совершенно противозаконно. Любой иностранец, находящийся на территории Великобритании, имеет право подать прошение о виде на жительство и даже о предоставлении гражданства. Закон не делает исключения для русских.

Адъютант, неоднократно перечитавший странный приказ, ответил:

– Наверно, это связано с ялтинскими соглашениями. Европу разделили на два лагеря. Сталин получит все, что хочет, при условии, что он не преступит, если можно так выразиться, великого рубежа. Простите, полковник, вы, кажется, что-то хотели сказать?

– Благодарю вас за разъяснения, Марри. Я хотел бы добавить, что как солдаты мы не вправе подвергать сомнению решения, принятые на уровне министров, тем более на уровне премьер-министра. Уинстон Черчилль совершенно недвусмысленно заявил, что репатриация должна начаться, как только будут выделены транспортные суда. Насколько мне известно, они уже предоставлены, и часть репатриантов отправлена в Мурманск. Наши подопечные отплывают из Ливерпуля в Одессу четырнадцатого марта на «Герцогине Бедфорд».

– В Одессу, – повторил Редж, не веря своим ушам, – но это же самый дальний маршрут из всех возможных. Почему в Одессу?

– Понятия не имею, лейтенант. Знаю только, что Одесса – русский порт. Русские, вероятно, не придают большого значения скорости доставки – главное, чтоб их соотечественники как можно быстрее покинули британскую землю. Думаю, есть еще одна причина: в Одессе скопилось огромное количество британских и американских солдат, освобожденных русскими из немецкого плена. Так что намечается своего рода обмен: они получают своих, мы – наших, причем одно зависит от другого. Интендант, надеюсь, обмундирование для репатриируемых получено?

– Первая партия, сэр. Столько всего прислали, причем им выделили куда больше, чем нам: по четыре пары ботинок и белья, две шинели и шесть пар носков…