Раннее - Сергей Бушов

Анны – золотая серёжка, тоже с красным камнем. У Анны есть губы. А за губами – зубы. Белые. От этого свихнуться можно.

И тут Анна привстала, наклонилась к моему уху и сказала шёпотом:

– Пойдём, покурим, – а потом вышла в проход и направилась к тамбуру.

Я, несколько озадаченный, последовал за ней. Мы вошли в тамбур. Анна встала спиной к стене и посмотрела на меня.

– Одолжи сигаретку. Что там у тебя?

– "Ява".

– Сойдёт.

Я дал ей прикурить и закурил сам. Она курила изящно, но не наиграно, как это часто бывает.

– Знаешь, – сказал я. – У меня такое впечатление, что ты пытаешься меня соблазнить.

Она улыбнулась с выражением лица, недвусмысленно говорящим "ну уж нет".

– С чего это ты взял? Стою, курю, никого не трогаю, а ты какие-то выводы делаешь. Лучше мне таких вещей не говори, а то подумаю, что ты сексуально озабочен.

– Это правда, – сказал я. – Очень озабочен.

Она развела руками:

– Ничем не могу помочь. Я не психиатр. Если честно, я пытаюсь понять, чего ты хочешь.

– В каком смысле?

– Сидишь, пялишься на меня. Извини, иначе не скажешь.

– Это тебе мешает?

– В принципе, нет. Я не против. Только это смысла не имеет. А впрочем, как хочешь. Твои проблемы. Я тебе повода не давала и не дам.

– Знаешь, – сказал я. – Ничего я не хочу. И не нужны мне эти… откровенные разговоры. Как-то всё это пошло выходит.

– Ты прав.

Она посмотрела в мутное стекло в двери тамбура:

– Ты когда-нибудь был там, куда мы едем?

– Не совсем там. На берегу водохранилища был, но с другой стороны.

– И что там?

Я пожал плечами. Анна бросила бычок в щель у двери.

– Я всё смотрю в окно, и даже страшно становится, – сказала она. – Дикие места. Лес и лес без конца. И лес-то какой-то необычный. Берендеев лес.

– Какой?

– Берендеев. Картина такая есть, не помню чья – "Берендеев лес".

– А кто такой Берендей?

– Точно не знаю. Что-то вроде лешего. Ладно, пошли.

Мы вернулись на свои места. Я взглянул на часы. Почти час уже прошёл. Люся, Егошин и Влад спали.

– У меня шахматы есть, – сказал я. – Не хочешь сыграть?

– Давай, – согласилась Анна.

Я достал из сумки маленькие магнитные шахматы, и мы начали играть. Я вообще играю не очень хорошо – внимания не хватает, а сейчас мысли у меня и вовсе путались, так что Анна обыграла меня три раза подряд. Представляю себе её удовлетворение. Я хотел было расставить фигуры снова, но Анна сказала:

– Не надо. Скоро подъедем.

– Мне же нужно тебя хоть раз обыграть.

– Всё равно ты не в ударе. Зеваешь на ровном месте. У тебя ещё будет возможность.

– Обещаешь?

– Обещаю. Скорее всего, делать там больше будет нечего.

Она помолчала немного, а потом предложила:

– Может, Костика разбудить?

– Зачем?

– А вдруг нам не до конца?

Я протянул руку к Егошину и подёргал его за ухо. Он открыл глаза:

– Что, подъезжаем?

– Не знаю. Три часа прошло.

Егошин взглянул в окно:

– Да, похоже, подъезжаем.

– Как ты определил? – удивился я. – Сплошной лес кругом.

– Видишь, вдоль дороги заборчик бетонный? Он только здесь начинается.

Анна растолкала Владислава, Егошин – Люсю. Все то время, пока я доставал с полки Аннин рюкзак, мы пробирались к выходу и ждали остановку, я думал о том, что я почти счастлив. Ведь я почти два часа провёл с Анной. Она играла со мной в шахматы и даже, возможно, получала удовольствие от игры. Мог ли я об этом мечтать ещё пару дней назад? Я даже исполнился какой-то странной благодарности Владиславу за то, что он всю дорогу спал. И вообще, эта поездка уже чего-то стоит. Что бы ни случилось дальше, я не буду жалеть о том, что поехал к Егошину на день рождения.

И тут я поймал себя на ощущении, что я чего-то боюсь. Что-то должно было случиться. Я почувствовал и понял это с такой ясностью, что на несколько минут мой мозг оказался просто парализован этой догадкой. Всё это неспроста.

Я пришёл в себя от того, что перед моими глазами кто-то водил рукой. Конечно, Владислав.

– Ёжик! – сказал он. – Ты чего такой стеклянный? Смотришь на столб, как осёл.

– Да так, – ответил я. – Отключился малость.

Я огляделся. Мы стояли на остановке автобуса.

– Нам ещё куда-то ехать? – удивился я.

– Тут недалеко, – ответил Егошин. – Минут двадцать.

– Ты мне про это ничего не говорил, – заметила Люся.

– Может быть, – сказал Егошин. – Сначала на автобусе, потом немного пешком, а потом совсем чуть-чуть на лодке.

– Слушай, – сказал Владислав, почесав себя за ухом. – А в городе отпраздновать нельзя было?

– В городе не так красиво, – возразил Егошин.

– Когда хорошо выпьешь, – сказал Владислав, – это уже всё равно.

– Мы же не напиваться едем, – сказала Анна.

– Это кто как, – сказал Владислав.

Что-то с ним было не в порядке. А может быть, мне показалось. Во всяком случае, как следует провести мысленный психоанализ мне помешал подошедший автобус.

Мы впихнулись внутрь вместе с кучей другого народа, по пути отдав водителю деньги за проезд, и разместили свои тела в промежутках между другими телами.

– Выходим через четыре остановки, – объявил Егошин.

Остановки оказались длинными. Из автобуса мы выползли вялыми, как варёные сосиски, липкими и вонючими от пота.

– Садист, – буркнул Владислав Егошину.

– Нам сюда, – Егошин словно бы не услышал последнюю реплику, направившись к деревянному мосту через канаву. За мостом начиналась просёлочная дорога, заросшая травой.

– Тут-то нас комары и сожрут, – проворчал Владислав.

– Здесь нет комаров, – сказал Егошин.

– Почему? – спросил я.

– Дохнут, – ответил Егошин.

– От чего?

– Место такое.

Ответ меня не удовлетворил, но язык от жары с трудом шевелился, поэтому я решил больше ничего не спрашивать, и просто побрёл по дороге вслед за остальными. Передо мной шли почему-то Люся с Анной, перед ними Владислав, а Егошин – самым первым, с некоторым отрывом. Владислав был единственным, кто ничего не нёс. Егошин тащил здоровый рюкзак, Люся – пакет, Анна – второй, не считая своего рюкзака, я – ведро и сумку на плече.

Мне было отчего-то не по себе, и я начал говорить сам с собой.

– Это плохо, что нет комаров, – говорил я. – Комары должны быть. Они пот любят, и кровь. И лес как раз для комаров. Ёлки вот – у них тоже иголки острые.

Ёлки вокруг сгущались все больше, и я постепенно перешёл на полную чушь:

– Не люблю я ёлки, – говорил я. – В сосняке веселиться, в березняке жениться, в ельнике – повеситься. Не