Бабочка в стекле - Елена Левашова

Господи, что случилось? Как я могу помочь? В какой она больнице? – Михаил сжал трубку телефона.

– У Ани пневмония. Дышать ей очень тяжело, и врачи боятся возможного отека лёгких, к тому же дыхательная недостаточность не отступает, – объяснила Татьяна.

Он, озадаченный, пообещал подключить все возможные ресурсы, чтобы врачи отнеслись к ней наилучшим образом.

Собрание Михаил начал по расписанию. Неторопливо подтягивались акционеры и начальники отделов с отчетами. Борис приехал в числе первых. Ирина была в Германии, к тому же её присутствие не требовалось. Берта села рядом с Борисом. Михаил поприветствовал коллег.

Никто и не заметил отсутствия Анны, кроме Бориса... Но спросить прямо у него не хватило смелости. Он часто дышал, ожидая, что объект его неприятия опоздает, придёт позже, но она все не приходила...

– А где Рауде? – встрепенулась Берта. Её вопрос был спасительной соломинкой для его страждущей души.

– Коллеги, Анна в тяжёлом состоянии находится в реанимации, пожалуйста, проявите сочувствие. Как только ей станет лучше, я её навещу. – Михаил тяжело вздохнул, искренне волнуясь за неё.

– Где? Какая больница, и что с ней? – Борис вскочил как ошпаренный.

– Боря, оставь ты её в покое! Пожалей! Ты ехать собрался? – Михаил подошёл к сыну. Тот готов был провалиться сквозь землю... Значит, его неприязнь была видна всем. – Не надо, прошу тебя, я сам съезжу, только не ты... Она слабая очень.

– Папа, ты что? Ты как подумать мог? Разве я могу... Какая больница? – Михаил молчал. – Ладно, я позвоню её маме. – Борис решительно направился к выходу.

Пальцы лишились чувствительности, руки дрожали от смятения. Борис нажал кнопку вызова лифта. Цокольный этаж подземной парковки и странное ощущение дежавю. Он вспомнил, как умирала его жена. Его Наташа. Как холодные восковые стены больницы каждый день принимали его, постоянного посетителя. Принимали, а вечером отпускали на свободу. Разве теперь ему так же плохо? Когда человек, которого он не переносит на дух, – такой слабый, обессиленный, больной. Хрупкая женщина... Анюта...

Он на миг представил, что больше никогда не увидит её голубых бездонных глаз, не услышит голоса... Принесло ли это известие радость? Нет, сама мысль, что Аня страдает, приносила боль. Хотя парадокс: источником боли являлся он сам. Это было концом борьбы с собой. Теперь уже он сам рвался наружу из этих ненавистных оков.

Он замучил её. И его семья, бывший муж. Вместо поддержки и помощи он методично колол её гадкими замечаниями, утверждаясь в своём упрямстве за счёт неё. Только за что? За то, что Аня посмела отказать ему? За то, что хочет быть любимой, а он неспособен ей дать это? Нет, она никогда не простит... Он сам никогда не простит себя. Ничтожество… Мерзавец…

Борис долго ехал до больницы, машины медленно ползущей вереницей двигались в пробке. Он заранее позвонил главному врачу, чтобы его пропустили к ней.

Анюта лежала одна, с кислородной маской на лице. Голубая кафельная палата, капающая в раковину вода из крана. На локтевом сгибе виднелись  следы от уколов. На белой подушке блестели разбросанные пшеничные кудри... Рядом сидела уставшая Татьяна Николаевна. Она встала и обняла Бориса.

«Наверное, Анна не рассказывала ей ничего, иначе она плюнула бы мне в лицо, – подумал Борис. – До чего я довёл её? Анечка, родная...». Он вспомнил на мгновенье, как она пришла к той ночью, желая быть неузнаваемой, зная, что у него камень вместо сердца, не надеясь и не рассчитывая на его взаимность. Отчаянно борясь со своей любовью, пришла, желая получить лишь одну ночь. Как страстно отдавала себя, не просив ничего взамен. Как сказала, что любит его давно... А потом разлюбила, разочаровалась... Он методично убеждал её в том, что она не ошиблась, показывая себя с худшей стороны. Снова и снова доказывал ей, что он и есть циничный мерзавец.

Борис попросил маму выйти ненадолго и сел на её место. Взял в свои тёплые большие ладони холодную тонкую кисть. Анна повернулась к нему. Абсолютно потухший, больной взгляд. Она сняла маску с себя.

– Зачем ты пришёл? – ей трудно было говорить. – Прошу тебя, уйди... – она отвернулась, чтобы не видеть его.

– Прости меня, пожалуйста! – он прижался лбом к её ладони. – Если я тебя потеряю, я жить не смогу... Анюта, прости меня...

– Найдешь себе другой объект для битья... Кажется, ты должен обрадоваться... Что я такая... Что мне плохо... – ей было тяжело говорить, и она снова прижалась к маске.

– Как я могу радоваться... – он шептал, поглаживая её по голове. – Я никогда больше не обижу тебя, вот увидишь... Прости меня! Я так виноват... Это всё из-за меня.

– Не глупи. Просто я переохладилась.

Борис едва выдерживал ее потухший взгляд голубых озёр. Он сжал ладонь Ани в своей и гладил её по голове, непослушным светлым кудрям. Анна смущалась своего положения и болезненного бледного вида.

– Когда ты уйдёшь? Мне плохо возле тебя... – она вжалась в кислородную маску.

– Я не уйду... – он держал её руку.

– Борь, ну зачем? Если бы я не заболела, всё было по-прежнему... Уходи, мне не нужна твоя жалость. Лучше уж неприязнь...

– Анечка, я сам виноват, и всё исправлю между нами, вот увидишь. На меня можно положиться!

– Зачем? – она стала задыхаться. Борис помог ей принять удобное положение, приподняв подушки. – Все исправлять? Может, жить спокойно каждому своей жизнью? Чего тебе не хватает? – она отвела взгляд от Бориса.

– Я не уйду... не гони. Я буду рядом! Буду молчать, если хочешь, но я не уйду.

– Борь, я женщина, меня смущает твоё присутствие... ну ты понимаешь. Мне нужно выйти ненадолго. – Она попыталась подняться.

– Хорошо, я выйду и вернусь через пять минут.

Борис вышел к Аниной маме и тут же услышал, как Анна упала. Он вбежал и поднял её, бледную, обессиленную. Татьяна Николаевна расплакалась и побежала за врачом. На Аню было больно смотреть.

– Анюта, вот видишь, а ты меня гонишь... – он прижимал её хрупкое тело. Ему казалось, она невесомая. Такой же перед смертью была Наташа. Всё, что он пережил, пронеслось в памяти, вызывая болезненное, ноющее в груди чувство.

– Борь, голова закружилась... Мне нужно было...

– Анька, я все сделаю для тебя... я не уйду... – она словно подчинила его себе. Будто в её