Монголо-татары глазами древнерусских книжников середины XIII-XV в. - Владимир Рудаков

Изображение монголо-татар в краткой летописной Повести «О великом побоище, иже на Дону»

Если в «Задонщине» речь в основном идет о «поганых» татарах, то в кратком летописном рассказе о Куликовской битве («О великом побоище, иже на Дону») главным персонажем с «татарской стороны» является Мамай. Именно его летописец считает инициатором похода монголо-татар на Русь. Именно в его облик, в его мысли (в Повести Мамай — фигура крайне активная: он «мыслит» или, если точнее, «замышляет»), в его поступки автор повести вкладывает наиболее характерные, по его мнению, черты, присущие «поганым» вообще.

Летописное повествование без какого‑либо предисловия начинается с рассказа о выступлении Мамая на Русь. Летописец совершенно четко осознает иерархический статус ордынского темника — последний назван «ординским князем». Таким образом, уже в самом начале рассказа дается резкое противопоставление «ординского князя», возглавляющего поход «поганых», и «великого князя» Дмитрия Ивановича, активно противостоящего татарам.

Указанное противопоставление не случайно: весь рассказ о битве выстраивается вокруг личного противостояния Дмитрия и Мамая. Мамай идет «на великого князя Дмитрия Ивановича и на всю землю Русскую», при этом он «люто» гневается «на великого князя Дмитрия» о «своих друзех и любовницех и о князьях», разбитых на Воже. В ходе сражения Бог помогает именно великому князю (а не русским вообще!) — «поможе Богъ князю великому Дмитрию Ивановичу». После сражения разбитый русскими Мамай собирает «останочную свою силу», «еще всхоте ити изгоном» «на великого князя Дмитрия Ивановича и на всю землю Русскую».

Летописец совершенно определенно высказывается относительно того, как он понимает цели Мамаева похода. Здесь на первый план выдвигается личная заинтересованность темника. Так, Мамай идет на Дмитрия, желая отомстить (книжник употребил термин «гневаясь») за татар, убитых на Воже, по отношению к которым, подчеркивается в тексте, ордынский темник испытывает ту или иную личную приязнь (Мамай гневается «о своих друзех и любовницех»). Помимо личных обстоятельств, «злочестивый князь» движим «на всю землю Русскую» (которая одновременно осознается летописцем как «отчина» великого князя) с более традиционным для татар желанием «пленити землю Русскую». Косвенно, через объяснение поступка Дмитрия Ивановича, книжник уточняет, что именно должно было включать в себя это «пленение». Помимо того, что великий князь «боронит» свою «отчину», он выступает «за святые церкви», «за правоверную веру христианьскую» и «за всю Русьскую землю»[486]. Можно предположить, что «пленение» Руси Мамаем виделось летописцу в первую очередь в качестве «безбожного» действия, направленного против православной веры вообще и Русской земли как «носителя» этой веры в частности. Указанная — антихристианская — направленность замыслов «поганого» книжником отмечается неоднократно: помимо прочего, татары, возглавляемые Мамаем, идут «на христианы».

Личные негативные качества Мамая подчеркиваются книжником на всем пространстве краткой летописной повести. Мамай — «безбожный», «злочестивый», «нечестивый», «поганый». На фоне характеристик Мамая обозначаются черты, присущие и всему ордынскому войску: «рать татарская» названа «поганым родом измаилтеским»; татары — «поганые иноплеменники», они — «сыны агаряны». В отличие от «Задонщины» в образе Мамаева войска автор летописного рассказа как бы соединяет черты половцев и монголо-татар: «рати многи», которые собрал «ординский князь», представляют «всю землю Половечьскую и Татарскую», татары названы «погаными половцами». Число врагов велико: вместе с Мамаем идут «рати многи», «все земли», он движется с «силою многою».

На первый взгляд характеристики монголо-татар представляются вполне традиционными, даже во многом — шаблонными. Однако наряду с присущими литературной традиции в Повести появляются новые черты восприятия «поганых». Так, рать, движущаяся на Русскую землю, оказывается многонациональной: летописец, называя татар именами легендарных народов («сыны агаряны», «род измаилтески»), тем не менее указывает этнический состав войска («фрязы и черкасы и ясы», которых, помимо «земли Половечьской и Татарской», «понаимовал» Мамай). При этом упоминание многочисленности «поганых», судя по всему, является в Повести не столько отражением представлений книжника о количестве татар, движущихся на Русь, сколько подчинено художественной задаче автора указать на значимость победы над многочисленными врагами. Летописец неоднократно подчеркивает то, что Мамай идет на Русь, «собрав рати многы», а «утече» с Куликова поля «не во мнозе», бежит «въ свою землю» уже «в мале дружине»[487].

Татарам в повести оказывается свойственна такая ранее неизвестная книжникам черта «безбожных», как страх. Гонимые «Божиим гневом», «поганые» «страхом одръжими сущее»: Бог «невидемою силою устраши» татар, поэтому они бегут с поля боя, обратив «плещи свои на язвы», одни — «оружием падоша», а другие «погрязоша в воде» и «в реце истопоша»[488]. В данном случае «страх» татар, равно как и «страх и трепет» русских в повестях о Батыевом нашествии[489], вызван не реальными обстоятельствами боя, а, скорее «ирреальными» факторами: и те, и другие боятся «гнева Господнего». Однако если в ранних откликах на нашествие монголо-татар «гнев» и вызываемый им «страх» насылается Господом на русских, то в рассказе о Куликовской битве на месте боящихся оказываются уже татары.

Помимо противопоставления Дмитрия и Мамая книжник вводит в ткань повествования противопоставление «Русской земли» и «Татарской земли». Татары идут не с абстрактного «востока», не «не весть откуда», не из каких‑либо легендарных земель, где, согласно преданию, должны обитать «нечистые народы» (например, из «Етривской пустыни», как в рассказе о битве на Калке НПЛ и Лавр.[490]). Ордынцы движутся из «земли Татарской» на «Русскую землю», туда же — в «землю Татарскую» — они вместе с Мамаем бегут после разгрома[491]. Можно предположить, что летописец (пусть не явно, а косвенно) за личной победой Дмитрия Ивановича «скрывает» еще одну победу — победу «земли» — «Русской земли».

Характерной чертой краткого летописного повествования о Куликовской битве является отсутствие указаний на «гнев Божий» как причину нашествия татар на Русь. Эта столь популярная для русских средневековых памятников идея уступает место неоднократно повторяемым указаниям на то, что победа русских оказалась возможной благодаря «заступничеству Божию»: «Бог поможе» великому князю; «Бог невидемою силою устраши» татар; те бегут, «гоними гневом Божиим и страхом одержими суще»[492]; одержав победу, русские благодарят Бога[493].