Ей прописали смерть - Юлия Алейникова

«Мерседес» Вютриха нашелся чуть в стороне от его парадной, в глубине двора, потому-то, наверное, Катя с Амалией его и не заметили. На бампере белого «Мерседеса», под слоем грязи явственно просматривалась неглубокая, но вполне заметная вмятина.

– Этот? – сдерживая рвущуюся из груди радость, спросил Володя.

– Пока сложно сказать. Нужна экспертиза. Этой вмятине может быть и день, и два, и два часа от роду, – осторожно ответил Карпов. – Сейчас я официально все оформлю с понятыми, а завтра проведем экспертизу. Теперь, когда все более-менее ясно, будем выяснять, есть ли записи камер видеонаблюдения в соседних с местом происшествия офисах и магазинах. Может, это что-нибудь даст.

– А что, вы раньше этого не сделали? – возмутился Володя.

– Я что, един в семи лицах? Когда мне все успеть? – обиделся капитан Карпов. – Ты на часы давно смотрел? Мне, между прочим, уже дома быть положено, а я тут с вами битые «Мерседесы» осматриваю.

Володе страшно хотелось притащить Катю и Амалию к себе на Захарьевскую и провести допрос по всей форме, а если что, так и в кутузку посадить. Но здравый смысл подсказывал, что это «перегиб и парадокс», как пел Высоцкий, а потому повез их домой.

Деда Ваня пребывал в страшном волнении. Известий от Кати и Амалии не было уже больше трех часов, сам он звонить боялся, чтобы не вспугнуть преступника и не выдать засаду. А потому, когда девушки появились на пороге, да еще и в сопровождении Володи, дедулиной радости не было предела.

– Ну, слава богу! Вернулись! – счастливо сложив на груди руки, выдохнул дедушка и промокнул глаза висевшим на плече кухонным полотенцем. – Неужто сознался?

– Не, дед. Мы с ним даже не разговаривали, – снимая сапоги, сказала Амалия.

– А как же Володенька, я думал, вы вместе приехали, потому что он его арестовал уже.

– Кого я арестовал? – несколько опешил Володя, и оттого, что его знают по имени, и оттого, что должен был кого-то арестовывать.

– Ну, как же, остеопата этого, Вютриха, – похлопал дедушка седыми реденькими ресничками.

– А вы тоже в курсе? – «приятно» изумился Володя.

– Ну как же. Как же. Такая история! Самому Перри Мейсону по плечу.

– Да у вас тут целая банда доморощенных сыщиков с дедом во главе, – обернувшись к Амалии, шепотом проговорил Вовка Сидоров, грозно сдвинув брови.

– Ничего подобного. Я позавчера фирму зарегистрировала. Сыскное агентство. Так что все профессионально. Катька – моя первая клиентка, – язвительно заявила Амалия, с удовольствием наблюдая, как вытягивается у Володи лицо.

Катя комментировать это заявление не стала. Да и вообще, в отличие от окружающих, к шуткам была совершенно не расположена. Смерть Александра Вадимовича потрясла ее до глубины души. Такой красивый, умный, успешный, такой… Катя не могла найти слов, чтобы выразить, каким прекрасным, необыкновенным человеком был Александр Вадимович. Такие люди должны жить. Жить долго, счастливо, красиво. И смерть их должна быть красивой. А не как у бомжа с пробитой возле помойки головой.

Как хорошо, что она не пошла с Амалией смотреть на тело, а увидела его уже на носилках, иначе бы эти видения преследовали ее до конца жизни. Теперь она была совершенно уверена, что Александр Вадимович был не виноват во всей этой страшной истории. Потому что, будь он преступником, ни в коем случае бы не умер. Подлецы и мерзавцы обычно не погибают в результате уличных грабежей. А Катя краем уха слышала в машине, как Володя, Амалия и незнакомый инспектор обсуждали такую возможность. Какие-то бомжи или наркоманы могли напасть на него ради денег, когда он пошел выбрасывать мусор. Не рассчитали силу удара и убили. Ни кошелька, ни денег при теле не нашли. Они еще о чем-то говорили в машине, но Катя их не слушала, а только думала о своем горе. О его родителях, о том, будет ли горевать о женихе Маргарита Берретти. О том, как скоро забудут Александра Вадимовича влюбленные в него девчонки и толпа постоянных клиенток. Придут ли они на похороны? И вообще, будет ли кто-то скорбеть о нем так же глубоко и искренне, как Катя?

Катя не пошла вместе со всеми на кухню, обсуждать случившееся, да и есть она не могла. Кусок в горло не лез. Поэтому Катя отправилась в комнату Амалии и легла на диван, даже не включая света. Она уткнулась носом в подушку и зарыдала, горько, протяжно, со всхлипами, подвываниями и бабьими причитаниями. Благо никто ее, похоже, не слышал, а главное, не беспокоил. А потом она незаметно уснула и проспала до самого утра. Ничего не чувствуя, как колода. Без снов и без кошмаров.

– Ну что, проснулась, голубушка? Все самое интересное вчера продрыхла! – встретила Катю поутру Амалия. – Вовка тут такого понарассказывал!

Чувствовалось, что ее так и распирает от причастности к чему-то важному и значительному и от страстного желания поделиться.

– А знаешь, что самое прикольное? – спросила она у сонной, безразличной Кати. – То, что, если бы не я, ему ни в жизнь это дело не распутать! Я когда вывалила ему всю информацию, какую нарыть успела за последнюю неделю, он от счастья чуть с табуретки не упал! Небось сейчас уже перед начальством хвастается, что это он всю грязную работу провернул! – самодовольно хрюкала Амалия от едва сдерживаемых эмоций, которые прорывались наружу смешками и фырканьем, отчего и становились похожими на поросячьи восторги.

Но Катя была не в состоянии разделить торжества подруги. Она плюхнулась на стул и с тоской оглядела чужую кухню. Как же она хочет домой. В свою родную, уютную квартирку, к ее запахам и звукам. К старому скрипучему дивану, к коричнево-зеленым шторам, к привычной тихой жизни.

– Амалия, мне домой пора, – бесцветным голосом произнесла Катя, вторгаясь серым, унылым диссонансом в радужную, искрящуюся, победную эйфорию подруги. – У меня уже больничный заканчивается. Мне на работу пора, да и бояться теперь нечего.

– Что? – растерялась Амалия, ей показалось, что она просто не расслышала последних слов, настолько странно они звучали.

– Спасибо тебе за все, ты скажи мне, сколько я должна тебе за расследование. И как мне лучше заплатить, в кассу или можно прямо тебе?

От последнего вопроса все краски покинули и без того бледное лицо Амалии. Глаза ее сузились в две едва заметные щелки, губы поджались, и она прошипела злым, тихим шепотом:

– Ты, Плотникова, просто неблагодарная дрянь, или тебя в детстве плохо воспитывали!

Такая резкая перемена в настроении подруги встряхнула Катю и помогла ей прийти в себя, вынырнув из мутного, подавляющего омута потери.

– Прости, Амалия, – раскаяние затопило Катю мгновенно. – Я даже сама не ожидала, что меня смерть Вютриха так потрясет, – жалобно проговорила она, беря Амалию за руку. – Поэтому и глупостей наговорила. Ты не сердись, пожалуйста! Я так тебе благодарна! Ты мне жизнь спасла, приютила меня, и вообще. А я просто дура! Простишь?

И Катя еще раз искательно уставилась снизу вверх в серые, холодноватые глаза Амалии, сверлящие ее суровым осуждающим взглядом.