Тринадцатый Череп - Рик Янси

Журден бросился на меня. Его меч со свистом обрушился на мое темя, и я едва успел отразить удар. Черные клинки сшиблись. Зазвенел металл. Я с трудом устоял на ногах. Брызнула и полетела во тьму стальная пыль.

Журден усилил нажим. Я шагнул к нему, левой рукой перехватил кисть с мечом и рывком опустил ее вниз. Теперь мой клинок был свободен, и я всадил его в бок Журдена. Сталь натолкнулась на ребро и чиркнула по животу. Глаза Журдена расширились.

Он отступил. Я не тронулся с места. Журден стоял передо мной и тяжело дышал, его белая сорочка заблестела от крови.

– Может, хватит? – спросил я. – Мы ничего не должны нашим отцам, Журден. Они мертвы. Все рыцари умерли. Замок просто груда камней, а через тысячу лет и они сгинут. Меч не вернется. Забудь о нем.

Журден перебросил меч в левую руку и снова пошел на меня. Я увернулся и нанес удар справа. Острие моего меча распороло сорочку Журдена и на два дюйма вошло в живот.

И тут в голове раздался голос его отца: «Благородный Беннасио рассказывал тебе, как встретил смерть твой отец? Я истязал его. Я исполосовал его всего, пока он не начал умолять на коленях, чтобы я его прикончил…»

Журден открыл рот, словно желая что-то сказать, и начал, пошатываясь, отступать. Я остался на месте.

– Я не хочу тебя убивать. Я никогда никому не желал смерти. Даже твоему отцу, но у меня не было выбора. Однако сейчас он есть, как и у тебя, Журден. Ты можешь забыть обо всем. Мы оба можем все забыть.

Журден так и не проронил ни слова. Действие вышло за рамки его сценария, он представлял все иначе.

– Позволь мне тебя спасти, – шепнул я.

Журден Гармо бросился на меня в последний раз. Его правая рука беспомощно болталась, и он яростно размахивал мечом в левой. Я обошел его справа, развернулся, обхватил за шею, прижал его голову к груди и по самую рукоять всадил в него меч.

Журден застыл. Его пальцы разжались, и черный меч упал на пол. Затем единственными звуками остались наше дыхание и далекое завывание ветра.

Я вытащил клинок из его тела и отбросил в сторону. Потом осторожно опустил Журдена на пол, сел рядом и положил его голову себе на колени. Глаза Журдена были открыты, он смотрел на меня и беззвучно шевелил губами.

– Прости, – сказал я.

– Бог простит! – выдавил он.

Я подобрал меч его отца и полоснул себя по левой ладони.

– Сейчас мы выясним, кому прощать, Журден. Я знаю, что это исцелит твое тело. Но настоящая рана гораздо глубже.

Я прижал окровавленную ладонь к его боку.

– Именем архангела, князя света…

У Журдена закатились глаза. Я почувствовал, как моя кровь перетекает в его тело.

– И пусть он дарует тебе покой.

Журден был слишком слаб, и я понес его на руках вверх по драконовой глотке. Я прижимал его к себе, как ребенка, оберегая от острых зубов, и вынес в пещеру черепов, где его ждал Вош. Увидев, как мы выходим из расселины, он выхватил пистолет и прицелился мне в лицо.

– Нет, – выдохнул Журден, – убери его.

Вош опустил пистолет.

– Он будет жить, – сказал я.

Я не знал, поверил ли мне Вош, так как Журден был в крови с головы до ног. Я опустил его на пол и привалил к стене напротив черепов, а сам сел у каменного выступа, так что круг из улыбающихся черепов оказался над моей головой.

Вош посмотрел на меня. Потом на Журдена.

– Альфред преподал мне урок милосердия, – сказал Журден. – Разве это не достойно милости? – Он улыбнулся. – Он предложил мне прощение. Разве это не достойно прощения? – Он перевел взгляд на меня. Улыбка не сходила с его лица.

Вош тоже улыбался. Меня окружали одни улыбки.

Улыбка Журдена. Улыбка Воша. Улыбки черепов.

– Убери пистолет, Вош, – велел Журден. С улыбкой. – Не надо торопиться.

Вош сразу все понял. А я, увы, нет. Он в два прыжка очутился рядом. Я посмотрел на его правую руку, а надо было на левую. Именно в левой он держал двухфутовый кинжал с черным лезвием и головой дракона на рукоятке.

Вош вонзил кинжал в то же место, куда я ранил Журдена, только ребра не отклонили клинок, и он вошел прямо в грудь.

Вош. Журден. Черепа.

Все улыбаются.

В свете факелов лица то становились четкими, то снова расплывались. Выл ветер, в груди громко булькала кровь, и откуда-то издали доносились голоса.

– Он уже сдох, – сказал Куница. – Посмотри на его глаза. Он не мигает.

– Нет, он жив, – возразил Вош. – Я слышу, как он дышит.

– Эй, Кропп, – позвал Плосколицый Номер Два и ткнул меня пальцем в ребра. – Ты живой?

По их лицам прыгали тени. Они были похожи на маски из комнаты смеха или ярмарочных уродцев, которые хищно таращатся сквозь желтые стекла.

– Позови его, Альфред, – сказал Вош. – Призови архангела! Ты же его возлюбленный. Он тебя непременно спасет. И понесет на руках, дабы ты не споткнулся ногою о камень.[25]

– Он не придет, – предрек Куница. – Кропп его разозлил.

– Нет, – возразил Плосколицый Номер Два. – Он не придет, потому что ему плевать.

Куница потрогал мой бок и, прищурившись, стал разглядывать окровавленные пальцы.

– Впрочем, надо отдать ему должное. – Он сунул пальцы в рот, и Вош велел ему прекратить. – А что тут такого? Хуже не будет, – сказал Куница. – У меня барахлит мотор, а этот малец вроде вампира, только наоборот.

– Вы оба ошибаетесь, – сказал Вош. – Он не придет, потому что его не существует.

– Я говорю не о том, есть он или нет, – ответил Плосколицый Номер Два. – Но, Вош, ты же не будешь утверждать, что нет вообще ничего.

– Почему? Если там есть нечто, нас любящее, то как ты объяснишь вот это? – Вош показал на черепа над моей головой.

– А кто говорит о любви? – заржал Плосколицый Номер Два. – Я только хочу сказать, что ты не можешь быть на сто процентов уверен, что там ничего нет. Не все же случайно.

– А почему бы и нет? – повторил Вош. – Случайность не худшее объяснение. И даже лучшее.

– Говорю же я вам, – раздраженно вмешался Куница, – этот малый поубивал всех рыцарей и прогневил Бога. Вот что Господь делает с теми, кто Его достает. Так Он наказал египтян, наслал на них чуму и тому подобное.

– Что же это за Бог такой? – осведомился Вош.

– Такой, которого лучше не злить, – ответил Куница.

– По-моему, надо дать слово Альфреду, – сказал Вош. – Как ты думаешь, Альфред? Бог есть, но ты так сильно Его расстроил, что Он решил наказать тебя долгой, мучительную смертью? Или Бог есть, но Он равнодушен к тебе, Он скучает, как тинейджер на плохом фильме, шлет эсэмэски своим святым и ждет финальных титров? Или Бога вообще нет, а небо – это просто пустота между звездами? Что скажешь? «Поэтому я отрекаюсь и раскаиваюсь в прахе и пепле»?[26]Или: «Эли, Эли, лама савахфани?»[27]Или просто: «Кругом вода, но не испить ни капли, ни глотка»?[28]Ответь же, Альфред Кропп. Рассуди нас.