Обыкновенная иstоryя - Наталья Андреева

– Под миром понималась не планета, а общность людей. Ты же в курсе, что отличает человека от животного? – Собеседник незаметно перешел на «ты», появились покровительственные нотки.

– Конечно – душа.

– Вот! – Профессор назидательно поднял палец вверх. Правильный ответ. – Сотворение мира – это появление первых одушевленных особей, условных Адама и Евы. Помнишь, «в начале было Слово»? Кстати, Арий Александрийский учил, что смысл Творца был Логос. Священные тексты – это правила жизни, соблюдая которые можно активизировать ту субстанцию, что определяется как «душа». Блаженный Феофилакт Болгарский прямо писал о сотворении Адама из глины и воды. Сотворить голема, или, как сейчас говорят, клона, совсем не сложно, так же как и направить эволюцию определенного вида приматов в нужном направлении, форсировать эту эволюцию через генные изменения. Сложно вложить в это существо правильную программу так, чтобы он действительно стал «образом и подобием».

– Что-то вроде прогрессорства у Стругацких? – Немного робею перед такими масштабными истинами.

– Не сомневался в вас. – Герр доктор явно доволен и почему-то снова переходит на «вы». – Очень меткая аллегория, Борис и Аркадий были превосходными учениками.

– То есть вы хотите сказать, что на Земле работают прогрессоры?

– Вы знаете верный ответ. Просто идите от обратного. Отслеживайте единый резонанс, проходящий сквозь всю историю человечества. Священные тексты, архитектура, археологические находки, единая мифология разных цивилизаций. Вы задумывались об изначальном Откровении? А ведь возникали религии в разных уголках мира, абсолютно изолированных друг от друга. А значит… – Он не закончил фразу, лишь выразительно пожал плечами. – Не более чем каргокульт. Изначально, безусловно, он сыграл решающую роль в вочеловечивании наших предков. Но фактология схожа с той, что послужила основой верованиям в Джона Фрума в Меланезии. Делайте поправку на архаичность предков, и ответ на ваш вопрос будет очевиден. – Усмешка и лукавый взгляд поверх очков.

– И вы?.. – Я уже почти верю ему.

– Нет-нет, что вы, молодой человек. – На его лице играет усмешка. – Я такой же, как и вы, просто знаю чуть больше, живу чуть дольше и слежу за равновесием.

– Равновесием чего, герр доктор? – Вопросы переполняют меня.

– Этого мира, его истории. – Он снимает очки и протирает стекла замшей.

– А чем тогда заняты ОНИ? – Мне кажется, я практически кричу, открывающиеся горизонты возбуждают интерес.

Герр Шмидт не спеша водрузил очки обратно на нос и после секундной паузы, вздохнув, принялся отвечать:

– Еще Ницше заметил, что эксперимент оставлен без контроля. Многие размышляют об ИХ конечной цели. Вы когда-нибудь задумывались об Эдеме? Ситуация была запрограммирована изначально. Для продолжения эксперимента они должны были переступить единственное табу. Все последующее развитие человечества, направляемое через откровения пророков, строилось на этом комплексе вины. Возьмем средневековую инквизицию. К слову, примерно тогда ИХ присутствие перестало ощущаться. Закончились чудеса, никто более не внимал молитвам. Так вот, ведьмы и колдуны действительно были. Вы же знакомы с основами веб-программирования?

Утвердительно киваю.

– Так вот, представьте, что мир – это сайт. Нажми F12 – и увидишь его изнанку, все хитросплетения скриптов на языке программирования. Вот несчастные наши рыжие ведьмы и бородатые колдуны знали этот изначальный язык, совсем чуть-чуть. Так, чтобы прочитать и разобраться лишь в кусочке кода. Владея этим знанием, они могли изменять сущность пространства вокруг себя. Кстати, зачем ОНИ открыли куски кода, мы не знаем. Тоже часть эксперимента, видимо. Даже вы знакомы с этим минимально. Помните фокус с втыканием ножа в землю и остановкой дождя? Это своего рода «горячие клавиши» нашего мира. – Профессор откинулся в кресле.

– И куда же ОНИ делись? – Недоверия практически не осталось, его заменило жгучее любопытство.

Чуть помедлив, он развел руками – типично германский жест.

– Мы не знаем. Может быть, эксперимент перешел в новую стадию, и они перешли лишь к наблюдению. Возможно, эксперимент закончен, а лабораторные мыши предоставлены своей судьбе. А может быть, просто усложнились методы управления, и мы просто перестали ощущать их. Мы исходим из того, что администрировать проект теперь приходится нам самим, и мы прикладываем все усилия, чтобы сохранить равновесие, не дать эксперименту закончиться раньше времени. В любом случае конец предопределен. Определим это религиозным термином «эсхатология». Но пути, что ведут к нему, могут быть разными. Иными словами, эсхатология не отменяет свободу выбора. Принимая решение, каждый формирует новую реальность. Эти реальности тут, рядом, они переплетены в тугой канат, и нас отделяет от другой реальности очень тонкая грань. Иногда сон – это стекло, через которое мы видим сквозь эту тонкую грань, иную реальность, ту, что породили наши решения. Вы когда-нибудь думали, к примеру, о тюрьме? А я четко вижу ту вашу реальность, в ней наша встреча произойдет чуть позже.

Для наглядности вот, ознакомьтесь. – Профессор протягивает папку, перетянутую тесьмой. – Это второй том мемуаров Василия Штрандтмана. Скажу сразу, он останется здесь, но прочитать вы его сможете. События, как и судьбы людей, сшиты тончайшими нитями смыслов, они причудливо переплетаются, образуя ткань мировой истории. Швы, естественно, должны быть аккуратными, это часть условия, соблюдение которого необходимо для равновесия. Но с изнанки все равно будут видны неровные края. К слову сказать, некоторые ваши сны – это и есть та самая изнанка. Не все конечно же. Прибегая вновь к аналогии с IT-технологиями, иногда кусок вылезает и становится виден всем пользователям. Тогда хвосты нужно аккуратненько зачистить. Вот второй том Штрандтмана и есть тот самый хвост. Беру папку в руки и начинаю листать:

– Герр доктор, а что же было в той телеграмме Хартвига?

Профессор неторопливо раскурил сигару и, лишь выпустив клуб сизого дыма, ответил:

– Сами прочтете. Вкратце – то, что заставило Николая Александровича начать мобилизацию и в итоге привело к перерастанию австро-сербского конфликта во всемирную войну.

На секунду поднимаю глаза от бумаг:

– Не очень-то похоже на соблюдение равновесия.

– Знаете, молодой человек, иногда необходимы контролируемые встряски. Вспомните Бенджамина Франклина и его афоризм про древо свободы. А в этом случае более подойдет цитата из Макиавелли: «Казалось, среди убийств и гражданских войн наша республика стала еще могущественнее, этому способствовали нравы ее граждан. Небольшие волнения возбуждают души, и процветание роду человеческому приносит не столько мир, сколько свобода».

– Герр доктор, вы изрядно удивили меня сегодня, но рискну не согласиться. О Европе первой половины XX века я готов говорить часами. Первая мировая породила не столько свободу, сколько тоталитаризм.

Мой вопросительный взгляд не отпускает его, профессор с некоей напускной тяжестью вздыхает: