Леди в зеркале - Элен Бронтэ

Не считаю себя вправе судить о твоих поступках. В том, что ты выросла корыстной и бесчестной, есть и моя вина, так как мое опрометчивое замужество, а позже постоянные жалобы на бедность не могли не сказаться на ваших с Софи характерах. К тому же все мои советы содержали в себе намеки на то, как устроиться в жизни наилучшим образом за счет других людей.

Но сделать то, что сделала ты… у меня с трудом укладывается в голове, что этот чудовищный проступок совершила МОЯ ДОЧЬ.

Заклинаю тебя, Марианна, задуматься о своем будущем и попытаться загладить вину какими-то добрыми, благородными поступками. Помни, что все зло, содеянное нами, рано или поздно возвращается к нам в тройном размере.

Сама я тоже постараюсь измениться и не испортить хотя бы легкий нрав Софи, раз уж тебя перевоспитывать уже поздно.

Твоя несчастная мать, Джун Совиньи».

— Невероятно! Это действительно ваша кузина! — мисс Беллсайд тряхнула головой, словно пытаясь развеять сон и вернуться к действительности. — Интересно, что же такого натворила ее доченька, если мать обращается к ней в таком тоне?

— И это правда моя тетя Джун! Подумать только, она назвала ее тем же именем, что и моя матушка — меня! — Мэриан попыталась представить еще одну себя, и это у нее получилось плохо.

— Я слышала, что близнецы часто мыслят одинаково, но не думала, что настолько. Я предлагаю прочесть этот дневник — не зря эта мисс Совиньи пыталась сжечь его!

Первые страницы дневника сохранились плохо, и из этой части дамы смогли только сделать вывод о том, что детство мисс Марианны отнюдь не было безоблачным. Мэриан сразу же приготовилась сочувствовать бедной кузине, но мисс Беллсайд охладила ее родственный пыл, заметив, что лишения, перенесенные кем бы то ни было, не являются оправданием его преступных действий, а могут только смягчить вину.

— Вы говорите как член суда присяжных, — улыбнулась Мэриан. — И все-таки мне жаль эту девочку. Если мне недоставало только любви, то ей не хватало еще и самого необходимого — платьев, еды, тепла в доме.

— Давайте двигаться дальше, эти детские откровения, конечно, трогают душу, но они не отвечают нам на вопрос, каким образом эта девица умудрилась оказаться в Англии и занять ваше место.

Постепенно, по мере чтения, характер кузины начал открываться Мэриан в гораздо менее выгодном свете. Все начиналось с мелких проступков, которые даже и проступками-то назвать можно было с натяжкой: помощь в приготовлении уроков младшим ученицам ее родителей, отнюдь не бескорыстная, покрывание шалостей старших девочек, опять же в обмен на карманные деньги, безделушки или сладости, попытки тайно продать некоторые из рисунков отца… Полный перечень подобных деяний дамы не смогли себе представить ввиду пробелов в тексте, но предприимчивость девочки поразила их обеих.

— С такими наклонностями она неминуемо должна была быть наказана, и тем не менее ее бесчестные проступки явно оставались тайной для ее родителей. Но какая откровенность! Своему дневнику она доверяет все, не опасаясь, что кто-то прочтет его, и не стыдясь запечатлевать подобные вещи на бумаге, — возмутилась наконец мисс Беллсайд.

— Я тоже откровенно записывала свои мысли в дневник, и у меня не возникало подозрений, что вы или матушка захотите прочесть его, — возразила Мэриан.

— Разумеется, ни я, ни ваша мать никогда не попытались бы тайно проникнуть в ваши секреты, по-моему, это низкий поступок по отношению к ребенку. Но судя по тому, что пишет мисс Совиньи, ее малышка-сестра проявляла неустанное желание узнать содержимое дневника, и ей постоянно приходилось его прятать. Как мы теперь знаем, победа все же осталась за мисс Софи, что должно повлечь за собой раскрытие многих тайн.

— Мы не имеем права делать достоянием гласности ее секреты! — горячо возразила Мэриан. — Все, что мы узнаем, не должно выходить за пределы этой комнаты, прошу вас, мисс Беллсайд!

— Я не настолько гадкий человек, чтобы выдавать чужие тайны, — нахмурилась мисс Августа. — Но мы еще наверняка не подобрались к главному, тому ужасному, о чем пишет ее мать. И если это знание поможет нам восстановить справедливость, мы используем его во благо, и пусть ваша кузина пеняет на свою неосмотрительность.

Мэриан не нашла в себе сил спорить с безупречной логикой подруги и попросила продолжить чтение. По мере того как мисс Совиньи взрослела, ее поступки становились все более коварными и бесчестными, при этом в глазах окружающих она явно выглядела ангельски прелестной девушкой, в то время как все наказания доставались подвижной, несдержанной Софи, зачастую незаслуженно.

Подробный рассказ мадам Джун Совиньи, тоже записанный ее дочерью в дневник, о бегстве с месье Совиньи дополнил картину, сложившуюся у Мэриан после чтения дневника собственной матери. Она снова посочувствовала тетке, не получившей от родных ни одного доброго слова и не узнавшей о горькой судьбе сестры.

Чтение заняло несколько часов, так что дамам пришлось даже сделать перерыв на чай и прогулку с Фанни и Ли, к тому же разбирать мелкий почерк на обгорелых страницах было очень непросто и небезвредно для глаз мисс Беллсайд.

Только поздно вечером, уложив девочек спать, она наконец добралась до места, которое, видимо, и имела в виду миссис Совиньи в своем письме. Текст на этих страницах прекрасно сохранился, так как находился в самой середине тетради. Впечатления мисс Совиньи касались ее обязанностей чтицы у соседки ее родителей, престарелой мадам Поташ, от которой миссис Совиньи ожидала некой благодарности за труды ее дочери. Мадемуазель Марианна неоднократно сетовала на необходимость приходить в дом старушки, где было мало света и дурно пахло, к тому же старая дама часто засыпала во время чтения, заставляя свою юную гостью снова и снова перечитывать одни и те же страницы. Вероятно, нетерпение девушки и отвращение к этой работе и привело ее к тому, о чем она бестрепетно поведала своему дневнику.

«Как же мне надоела эта отвратительная старуха со своими вечными придирками! То я читаю слишком тихо, то слишком громко, то шевелю ногой, то забываю читать выразительно… ей не угодишь! Воистину те жалкие крохи, которые она пообещала мне оставить в своем завещании, не стоят моих мучений. Нет бы ей взять Софи — этой непоседе не мешало бы поучиться сидеть неподвижно на протяжении целого часа, когда даже моргнуть нельзя без того, чтобы старая гарпия не начала ворчать. Дозволено только переворачивать страницы и наливать ей лекарство в одно и то же время.

И никаких отступлений от правил! Сколько еще должны продлиться мои мучения, прежде чем эта фурия отправится в ад и я получу свои деньги? Кто знает, может быть, она проживет — еще десять лет, и я сама состарюсь рядом с ней! В самом деле, мне кажется, что я каждый раз выхожу из ее дома на год старше, чем вошла туда, так на меня действует эта унылая комната.

Вчера доктор сказал, что мадам надо быть осторожнее с приемом лекарства, слишком большая доза может усыпить ее навечно. Она, если я правильно поняла, решила, что будет снова выходить на улицу и проживет еще тридцать лет, суя нос в дела соседей, если будет принимать как можно больше лекарства.