Красный нуар Голливуда. Часть I. Голливудский обком - Михаил Трофименков

* * *

Лоусон искренне желал «пройти сквозь огонь», и маршрут был проторен. Энергия голливудских левых до середины 1930-х направлялась вовне Голливуда. «Творцов» не баловали «чистой» работой, даже пропагандистской. Они были обязаны идти в народ, взглянуть в лицо классовой борьбе, поддержать традицию американской демократической интеллигенции – свидетельствовать о причинах, перипетиях и результатах протестов. Этот маршрут был знаком Дос Пассосу, побывавшему на той самой стачке в Пассаике, где зародилось красное кино.

Поездки в глубинку – даже гуманитарные – могли не то что опалить, а сжечь. Самые жесткие их эпизоды связаны с «войной в округе Харлан», Кентукки, между бастующими шахтерами и наемниками: наиболее ожесточенная фаза пришлась на 1931–1932 годы.

«Война» – это не метафора.

Все пикеты у шахт были вооружены. Безоружному выходить к шахтам не имело смысла – его могли подстрелить, как цыпленка.

Забаррикадировавшись [на оружейном складе, стражники] открыли по рабочим пулеметный огонь. Но те были все молодежь, горячие и смелые парни. ‹…› Озлобленные рабочие ‹…› прорвались к дверям, взломали их и в несколько минут выбили оттуда стражников. Трофеями боя оказались шесть пулеметов. ‹…› Кое-кто научился обращаться с пулеметом в окопах в 1918-м году, кое-кто научился здесь. Нужда научит.

В ноябре 1931-го в Харлан отправилась писательская комиссия во главе с Драйзером, созданная Национальным советом защиты политзаключенных и компартией. К Шервуду Андерсону, Дос Пассосу, Малькольму Каули, Уолдо Фрэнку присоединился Орниц. Мемуары Фрэнка передают не смягченный годами ужас, испытанный писатель, в номер которого вломились пьяные наемники и, поводя стволами, объясняли, как в их краях обходятся с «красными умниками». Фрэнка выволокли из гостиницы, затолкали в автомобиль, повезли в ночь.

Смерть я чувствовал в упор.

Фрэнка и схваченного вместе с ним адвоката только избили до крови рукоятками пистолетов, объяснив для проформы шерифу: «Они друг с другом ни с того ни с сего подрались».

Большое жюри округа Белл обвинило писателей в «преступном синдикализме» и выдало ордер на арест Драйзера. ФДР, тогда еще губернатор штата Нью-Йорк, остановил «дело писателей». Итогом поездки стали доклад «Шахтеры Харлана говорят: отчет о терроризме на угольных шахтах Кентукки» и пьеса Орница «В новом Кентукки».

Теперь, в мае 1934-го, мандат Совета защиты политзаключенных получил Лоусон. По сравнению с тем, на что решился он, поездка в Харлан – пикник. Лоусон в одиночестве направился в известную безнаказанными расистскими зверствами Алабаму – проведать «парней из Скоттсборо». Сам генсек Эрл Браудер, попыхивая трубкой, объяснил ему: партия в Алабаме на нелегальном положении, и лучше с местными партийцами вообще не встречаться.

Лоусон озаботился рекомендательными письмами к местным журналистам от нью-йоркских редакций. Скорее, успокаивал нервы, заклинал реальность: письма словно подтверждали обыденность его поездки как бы по литературным делам. Терапия не удалась. Перед отъездом Лоусон столь удачно пообедал, что покинул Нью-Йорк в алкогольной коме, ощущая себя пассажиром межпланетной капсулы, уносящейся к звездам.

По пути Лоусон остановился в Атланте, Джорджия, чтобы встретиться с 21-летним негром-профсоюзником Энджело Херндоном. За организацию шествия безработных по закону о мятеже времен Гражданской войны он получил «от 18 до 20 лет» тюрьмы. Вскоре приговор отменят, Херндона освободят, завершится судебная эпопея относительно споро – через три года. Но в тот момент ничто не было решено. Лоусон запомнил Херндона «сидящим под слепящей лампой в окружении четырех охранников с винтовками, растерянным, нервным и охваченным страхом».

Если Лоусон решил, что морально готов к Алабаме, он ошибался. Браудер все-таки сжалился и дал ему некоторые инструкции. Лоусону было велено остановиться в лучшем отеле Бирмингема и ждать. На второй день, когда он начинал тихо сходить с ума от неопределенности, пришла девушка: белая, типичная южанка, жена секретаря нелегального парткома.

«Парни» были угрюмы, неразговорчивы, не доверяли чужаку. Чужака охватил страх, что его не выпустят за тюремные ворота, запрут здесь, вместе с мрачными смертниками. Впрочем, на свободе было не веселее. В местной газете он прочитал, что «мистер Лоусон не обычный осел. Мистер Лоусон – профессиональный осел. И он за это заплатит».

[Зал суда заполнили участники фашистской организации из Бирмингема] «Белый легион», которые выглядели и вели себя, как киношные гангстеры. ‹…› [Юные красные, приехавшие с Севера,] провозглашали право на национальное самоопределение для своих черных братьев и пророчили Советскую Алабаму, что не производило никакого впечатления на судью Эйбернейти, который сонно сидел в кресле-качалке и жевал табак, время от времени аккуратно выплевывая его в плевательницу на изрядном расстоянии от его сидения.

На выходе полицейские оттеснили Лоусона и велели ехать с ними.

– Я драматург из Нью-Йорка.

– Все, кто мутит воду, из Нью-Йорка.

В участке Лоусон провел несколько часов. Более всего полицейских интересовало, еврей ли он. Лоусон не отпирался и услышал массу разнообразных шуточек в свой адрес. Потом ему велели проваливать: полиция хотела бы, но никак не может защитить его от «белых легионеров». Нью-йоркский еврей, к собственному удивлению, оказался крепким орешком.

Я уехал, но через несколько недель вернулся с делегацией, расследующей нарушения гражданских прав в Бирмингеме. Меня снова арестовали, на сей раз обвинив в «преступной клевете» на основе ‹…› моих статей. ‹…› Меня выпустили на поруки и снова категорически приказали покинуть город.

В июле Лоусон снова в Бирмингеме и снова арестован: о его эпопее знала уже вся страна. Придя к выводу, что «вызревание эмбриона фашизма на Юге абсолютно аналогично тому, что происходило в гитлеровской Германии», Лоусон решился и в ноябре 1934-го оповестил читателей New Theatre: «Я без колебаний объявляю своей целью выражение коммунистической позиции».

Так умер «буржуазный Гамлет» и родился, как его назвал коллега, будущий осведомитель Мартин Беркли, «великий Пу-Ба коммунистического движения». Беркли имел в виду персонажа комической оперы Гилберта и Салливана «Микадо», самодовольного сановника, внушительный список должностей которого венчала должность Главного-по-всему-остальному.

* * *

Лоусон, Орниц, Коул и еще 60–70 тысяч американцев еще не вступили в компартию (а большинство еще и не помышляло), а их судьба была не просто предопределена, а прописана в 352-страничной книге «Красная сеть: „Кто есть кто“ и пособие по радикализму для патриотов». Ее в 1934-м издала за свой счет двухтысячным тиражом Элизабет Диллинг, сорокалетняя домохозяйка из Чикаго и кинолюбительница, страстная и, очевидно, умелая.