Синдром отсутствующего ёжика - Наталия Терентьева

Андрей Алексеич приехал повоенному точно, без двух минут одиннадцать. Я посмотрела на градусник за окном, чтобы понять, сколько слоев одежды натягивать на детей, и увидела его – в красной спортивной ветровке, в белом свитере… Просто чудеса. Как с картинки модного журнала. Вчера он был одет попроще. «Справка! – одернула я сама себя. – Не забывай! Человеку чтото от тебя надо. Иначе зачем бы он так суетился? Вчера приехал, сегодня… Сейчас попросит без очереди когонибудь к хирургу провести. Хирург принимает раз в неделю, к нему так просто не попасть. Или к отоларингологу, пробки в ушах себе лично промыть, без очереди и без денег. Все окажется очень тривиально и просто, вот увидишь. Сто раз такие истории слышала от подружек и родительниц маленьких пациентов! А сама чуть не попалась».

Несмотря на эти грубые попытки остановить саму себя, я чувствовала невероятное волнение и непонятную радость и ничего не могла с этим поделать.

Собранные мальчики уже пихались и ссорились у дверей, а я стояла и смотрела на себя в зеркало. Надо было хотя бы волосы распустить, что ли… Хорошо хоть помыла вчера голову. Утром ведь была с грязной головой, когда он на велосипеде Гришу во дворе катал. На моих светлых волосах, правда, грязь не очень заметна…

Я опять одернула себя. Что это? Зачем это? Почему я вдруг разволновалась? Мне это совсем не нужно. Совсем. У меня другие проблемы… Я заперла дверь, потом снова открыла ее и быстро накинула на шею прошлогодний Ийкин шарф. Недавно я купила ей другой, модный, полосатый, с торчащими разноцветными веревочками. А этот, очень красивый, пастельнорозового цвета, так и висел на вешалке с осени. К моей внесезонной бежевой куртке он, кажется, очень пойдет.

Я наклонилась, чтобы быстро протереть сапоги щеткой, и вдруг увидела на полу маленький ключ. Странно. Никогда не видела такого ключа. С тремя неровными зубчиками, овальной дыркой для кольца и пятиугольной выемкой на конце – видимо, чтобы вставлять в какойто особый замочек. Я повертела ключик в руках, сунула его в карман и поспешила к мальчикам, в нетерпении уже несколько раз вызывавшим лифт. Вот уж кто спешил на встречу с Кротовым! Я слышала, как они спорили, кто первый поедет на багажнике, и не вмешивалась. Только удивлялась, что маленький Владик, оказывается, тоже собрался прокатиться на велосипеде…

– Доброе утро! – улыбнулся Кротов, пожал руку Грише, потрепал по щечке Владика и чуть задержался глазами в моих глазах.

Нет. Нет! Ну, я же не такая дура… У меня даже заныли зубы и противно и нервно застучало сердце. Как же это… Зачем… Я на миг как будто оглохла и ослепла. Я видела только его лицо, чутьчуть полноватое и от этого невероятно милое и молодое, улыбку красивых, будто слегка небрежно нарисованных губ, неровный клычок, задорно наезжающий на передний зуб, нежную, покрасневшую от недавнего бритья шею, мягкое ровное ухо с едва заметной маленькой родинкой на правой мочке, блестящие на ярком солнце густые светлые волосы. И почему мне показалось, что он начал лысеть? Да нет же, у него просто так растут волосы, не от самого лба… И почему мне показалось, что он милиционер? Это же принц из Голливуда, герой боевиков и женских романов в одном лице! Специально приехал в Строгино, чтобы потрясти Сашу Леликову и попросить у нее справку для племянника…

Я отступила от него на шаг. Что это со мной сейчас было? Как будто затмение какоето нашло. Мне ведь захотелось сразу подойти к нему, самой обнять, возможно, и сразу поцеловать, и… Я опять остановила себя. Интересно, а мое идиотское состояние заметно со стороны?

Кротов, так же чудесно улыбаясь, показывая свои хорошие, тесно стоящие зубы и прищуривая серые глаза, сказал:

– Вы очень строго на меня смотрите. Как будто хотите спросить, нет ли у меня температуры и не болит ли горло.

Ага, наш капитан – шутник! Уже легче. Я не очень люблю шутников. Мне всегда казалось, что мой избранник, который когдато обязательно придет – ведь не проживу же я всю жизнь одна? – будет серьезный, ответственный, молчаливый человек. Тоже врач, оперирующий кардиохирург, к примеру. Или ученый – физик, микробиолог, авиаконструктор… Но точно не шутник и не балагур.

Кротов залез на велосипед, и я невольно засмотрелась на его длинную, крепкую ногу. Его нельзя было бы назвать худым, это уж точно. Плотная, накачанная нога в голубых джинсах нетерпеливо трогала педаль… Нет, я не засмотрелась. Я залюбовалась этой ногой, потом мельком взглянула и на руки, чтобы убедиться, что красивей и приятней рук просто не бывает. Ими мужчина должен взять твое лицо и приблизить к своим губам, красивым, улыбчивым. Эти руки должны коснуться груди и заставить тебя забыть все. Все вообще. И справки вместе с анализами, и чужих детей, и своих. Так должно быть иногда. Иначе жизнь день ото дня теряет и теряет краски, становясь тусклой, и бледной, и одинаковой осенью и весной.

– Весна… – сказала я и не услышала своего голоса.

Кротов чтото ответил. И его голоса я не услышала тоже. Я влюбилась в него и ничего больше вокруг не видела. Я не хотела идти с мальчиками в лес. Я не хотела думать про то, отчего ушла Ийка. Я хотела взять Кротова за руку, сама его поцеловать, чтобы у него не было сомнений в том, зачем я его беру за руку, и повести к себе домой. Или кудато еще, где можно будет спокойно, не опасаясь, что мамина приятельница от удивления выронит на балконе соседнего, вплотную примыкающего дома банку с соленьями, провести рукой по его крепкой ноге, почувствовать, как от моего прикосновения чуть напрягается его тело, потом снять с него всю ненужную одежду, так идущую ему, так привлекающую внимание других женщин, и окунуться в другую жизнь – жизнь мужского тела. Провести губами по его груди, наверняка гладкой и почти безволосой, коснуться ртом ямочки у плеча, задержаться на загадочном, бесполезном месте у мужчин – на твердом, маленьком соске, ощутить щекой ровный, тугой живот…

Гриша уже сидел на багажнике его велосипеда, и мы кудато шли. Потом остановились на углу нашего дома. Машина. Чьято машина, которую Кротов открыл. Ничего себе… Так, наверно, это его машина! Конечно, он же ее починил…

Я почувствовала, как ктото снова и снова сжимает мне руку. Маленький Владик говорил мне чтото, а я все никак не могла продохнуть тугой комок, застрявший у меня в груди, и прийти в себя. Я даже остановилась и помотала головой.

– Я хочу писать! – настойчиво говорил Владик, видимо, уже не в первый раз.

Кротов в это время обернулся и посмотрел на меня. И еще раз улыбнулся. И я улыбнулась ему в ответ. И на мгновение мне показалось, что я самая счастливая женщина в мире. Что сегодня самый прекрасный день в году. Что в воздухе пахнет чемто невероятно свежим и прекрасным, что небо сейчас упадет и опрокинется, и с него посыпятся все весенние цветы, растущие на земле. И что теперь все будет только хорошо, только очень хорошо и удачно. У всех вообще.

Я увидела растерянного Владика и поняла, что он уже описался, пока я смотрела Кротову в глаза и ощущала счастье и безграничность прекрасного мира вокруг.

– Андрей Алексеич, у нас маленькая проблема…

Я показала ему на Владика, он сочувственно развел руками. Мне пришлось сходить домой, переодеть Владика, на всякий случай захватив с собой еще и запасные колготки. Да, я давно забыла эти проблемы. К тому же девочки уже не писаются в три года.