Аристотель и Данте открывают тайны Вселенной - Бенджамин Алире Саэнс

тоже причинил кому-то боль… – прошептала она и заплакала.

Это было невыносимо. И я возненавидел себя, как никогда в жизни.

Я просто смотрел, как она плачет, а потом наконец сказал:

– Мам, не плачь. Пожалуйста, не плачь.

– Зачем, Ари? Зачем? Ты сломал ему нос. И единственное, почему тебя не задержала полиция, – это потому, что Эльфиго Родригес – старый друг твоего отца. Нам придется оплатить врачей этому мальчику. Тебе придется оплатить, Ари.

Я не ответил. Я знал, о чем они думают. Сначала твой брат, а теперь ты.

– Мне жаль, – сказал я, но эти слова даже мне самому показались неубедительными.

Часть меня нисколько не жалела о содеянном. Я был рад, что разбил Джулиану нос. Жалел я лишь о том, что расстроил маму.

– Жаль, Ари? – переспросил отец. Он смотрел на меня ледяным взглядом.

Что ж, я тоже мог быть жестким.

– Я – не мой брат! – выдохнул я. – И меня бесит, что вам так кажется. Меня бесит жить в его гре… – Я вовремя остановился, чтобы не выругаться при маме. – Меня бесит жить в его тени. Бесит. Меня бесит, что я должен быть хорошим мальчиком, лишь бы угодить вам обоим.

Они молчали.

– И мне не жаль, – добавил я.

Отец уставился на меня.

– Я продам твою машину.

Я кивнул.

– Отлично. Продавай.

Мама перестала плакать. Выражение лица у нее было странное. Не мягкое, не жесткое – просто странное.

– Объясни мне, почему ты это сделал, Ари.

Я вздохнул.

– Ладно. И вы меня выслушаете?

– Когда это мы тебя не слушали? – строго спросил папа.

Я посмотрел на него.

Потом на маму.

И опустил глаза в пол.

– Они избили Данте, – прошептал я. – Его сейчас просто не узнать. Вы бы видели его лицо. Они сломали ему ребра и оставили валяться в переулке. Как будто он пустое место. Мусор. Дерьмо собачье. Как будто он ничто. Умри он – им бы было плевать. – Я заплакал. – Хотите, чтоб я не молчал? Не буду. Хотите, чтоб я все вам рассказал? Я расскажу. Он целовался с парнем.

Не знаю почему, но я плакал и не мог остановиться. А когда перестал, то почувствовал настоящую ярость. Так зол я еще не был никогда.

– Их было четверо. Парень, с которым был Данте, убежал, а Данте – нет. Потому что это Данте. Он не убегает.

Я поднял взгляд на отца.

Он не произнес ни слова.

Мама пододвинулась ко мне и стала расчесывать мои волосы пальцами.

– Мне так стыдно, – прошептал я. – Я хотел избить их в ответ.

– Ари, – мягко произнес отец. – Ари, Ари, Ари. Ты выбрал худший способ ведения войны.

– Я не умею воевать, пап.

– Надо было попросить о помощи, – сказал он.

– Этого я тоже не умею.

Семь

Когда я вышел из душа, папы уже не было. Мама сидела на кухне. Перед ней на столе лежал коричневый конверт с именем моего брата. В руках мама держала бокал вина. Я сел напротив.

– Иногда я пью пиво, – сказал я, и она кивнула. – Я не ангел, мам. И не святой. Я просто Ари. Дефективный Ари.

– Не смей так говорить.

– Но это правда.

– Нет, неправда. – Голос ее звучал сильно и уверенно. – Никакой ты не дефективный. Ты милый, хороший и благородный.

Она отпила немного вина.

– Я избил Джулиана, – сказал я.

– Не самый умный поступок.

– И не самый добрый.

Она едва не рассмеялась.

– Нет. Совсем не добрый. – Она прикоснулась к конверту и сказала: – Прости меня, – а потом, открыв его, достала фотографию. – Это вы. Ты и Бернардо.

Она протянула снимок мне. Я был совсем маленьким, и брат держал меня на руках. Он улыбался. Он был красивым и счастливым, а я смеялся.

– Ты его очень любил, – сказала мама. – Прости меня. Я же говорила тебе, Ари, мы не всегда поступаем правильно, понимаешь? И не всегда говорим то, что нужно. Иногда смотреть правде в глаза слишком больно, и мы не смотрим. Просто не смотрим. Но от этого проблема не исчезает. – Она отдала мне конверт. – Здесь все. – Она не плакала. – Он убил человека, Ари. Убил голыми руками. – Она едва заметно улыбнулась, но улыбка ее была невероятно грустной. – Я еще никогда не произносила этого вслух.

– Тебе до сих пор больно?

– Очень, Ари. Даже спустя столько лет.

– Тебе всегда будет больно?

– Всегда.

– Как ты это выдерживаешь?

– Не знаю. У каждого из нас своя ноша, Ари. У каждого. Твоему папе приходится жить с войной и с тем, что она с ним сделала. Тебе приходится переживать боль взросления. Тебе ведь больно, правда, Ари?

– Да, – сказал я.

– А мне приходится жить с мыслями о твоем брате, его отсутствии и поступках. Жить со стыдом.

– Ты ни в чем не виновата, мам.

– Ну не знаю. Наверное, матери всегда испытывают вину. И отцы, наверное, тоже.

– Мам?

Я хотел дотронуться до нее, но не стал этого делать. Просто посмотрел и попытался улыбнуться.

– Я и не знал, что могу любить тебя так сильно.

И в этот миг ее улыбка перестала быть грустной.

– Hijo de mi corazon[51], открою тебе один секрет. Именно ты помогаешь мне все это переносить. Ты помогаешь мне мириться со всеми потерями. Ты, Ари.

– Не говори так, мам. Я тебя разочарую.

– Нет, amor[52]. Никогда.

– Сегодня я это сделал… Я причинил тебе боль.

– Нет, – сказала она. – Кажется, я поняла.

И прозвучало это… Прозвучало так, словно она уловила во мне что-то, что раньше не вполне понимала. По ее взглядам я всегда чувствовал, что она пытается что-то во мне разглядеть, отыскать во мне меня, – однако в тот миг мне показалось, что она в самом деле увидела меня настоящего, увидела и поняла. Я вдруг растерялся.

– Что ты поняла, мам?

Она пододвинула ко мне конверт.

– Будешь смотреть?

Я кивнул.

– Да, но не сейчас.

– Боишься?

– Нет. Да. Не знаю. – Я провел пальцем по имени на конверте.

Так мы и сидели – я и мама. Сидели долго.

Она потягивала вино, а я разглядывал брата на фотографиях.

Мой брат еще младенец, мой брат на руках у отца, мой брат с сестрами.

Мой брат сидит на ступеньках нашего дома.

Мой брат, совсем маленький, салютует папе, одетому в форму.

Мой брат, мой брат.

Мама наблюдала за мной.

Это было правдой. Никогда еще я не любил ее так сильно.

Восемь

– А где папа?

– Пошел к Сэму.

– Зачем?

– Хочет с ним поговорить.

– О