999. Последний хранитель - Карло А. Мартильи

У первой решетки все прошло хорошо. Едва ее открыв, охранник тут же наделал в штаны, увидев направленный на себя пистолет, и даже не заметил, как умер. Быстрый выстрел в лоб. Второй попытался бежать, но получил пулю в ногу, не успев добраться до тревожной кнопки. Истекая кровью, под дулом пистолета, он вынужден был вернуться и открыть решетку. Цугель выстрелил ему между глаз с близкого расстояния. Третью решетку он тоже миновал без проблем — выстрелил в затылок часовому, который мешком повалился на пол под взглядом широко раскрытых глаз служащего.

— Открой дверь или я тебя убью.

Тот послушался. Пока он еще стоял с поднятыми руками, Цугель отблагодарил его выстрелом снизу в шею, который снес ему череп. По потолку расплылось серое пятно с кусочками костей. Цугель спокойно миновал просторный зал, вышел из банка, глубоко вздохнул и зашагал по направлению к длинному озеру, где был припаркован «DKW F7». Следующей машиной у него будет «Мерседес 500 К», самый любимый. С таким авто он сможет позволить себе любых женщин, наверное даже актрису Магду Шнайдер, которая своим великосветским видом возбуждала в нем самые извращенные фантазии.

Де Мола открыл глаза, но пронизывающая боль в затылке заставила его сразу же зажмуриться. Немного погодя он все же огляделся и понял, что лежит на полу, под железным ящиком сейфа. Джакомо поднял очки, водрузил их на нос и заглянул в сейф. Книги там не было. Возле решетки он увидел клерка, распростертого в луже темной крови, которая вытекла из головы. Де Мола побежал по коридорам, перескакивая через лежащие на полу тела. Прежде чем подняться в зал, он насчитал четыре трупа.

Оглядевшись по сторонам, Джакомо поднял воротник непромокаемого плаща и вышел на улицу. От первого порыва ветра он вздрогнул, и пот начал холодить ему кожу. Мимо, даже не затормозив, промчалась машина, и де Мола инстинктивно запомнил номерной знак. Возле пристани, откуда отходили туристские пароходики, он нашел телефонную будку.

Когда произошло соединение, ему пришлось глубоко вздохнуть, чтобы хватило сил сказать:

— «Омега», шесть, шесть, шесть.

По ту сторону телефонного провода помолчали.

— Повтори, пожалуйста.

— «Омега», шесть, шесть, шесть.

— Понял тебя. С тобой свяжется Гавриил. Оставайся на месте.

Рим

Пятница, 2 марта 1487 г.

Из больших деревянных ворот палаццо Савелли выехала телега, запряженная двумя волами. Впереди двигался солдат на лошади, по бокам шли четверо алебардщиков с папскими знаками отличия. Открытый шлем, надетый поверх расходящейся веером кольчуги с бычьими кольцами по краю, придавал конному суровый вид. Железный панцирь спускался почти до середины ног, защищенных кожаными поножами. Позади телеги шли двое барабанщиков и каждые четыре шага били мрачную дробь, отчего процессия походила на похоронную. Печальный ритм разносился по всей улице Монсеррат, по которой Папы обычно ездили в Латеран. Под такую музыку, как правило, возили на казнь узников тюрьмы Корте-Савелла.

За телегой, подпрыгивая и приплясывая, бежали стайки мальчишек, а из окон домов и палаццо выглядывали горожане, чтобы увидеть лицо несчастного, которого, согласно обычаю, должны были повесить на Кампо-деи-Фьори. Но телега выглядела пустой, разве что под холстом на дне лежал уже мертвец, задушенный еще до казни из презрения к особо мерзкому преступлению. Многие, в их числе женщины, благородные господа и торговцы, присоединились к мальчишкам, заинтересованные странной процессией без приговоренного. Промышлявшие поблизости проститутки тоже отважились пойти за кортежем, стараясь не бросаться в глаза своими пестрыми одеждами.

Выйдя на Кампо-деи-Фьори, процессия остановилась перед группой солдат, охранявших невысокую, но объемистую кучу дров. Толпа, как морской прилив, накатывающий на скалы, заструилась по площади. Предстояла явно не казнь через повешение, потому что не было виселицы, и явно не костер, потому что не было столба, куда привязать приговоренного. Те, кто считал себя знатоками приговоров Церкви, важно заявляли, что предстоит ордалия, Божий суд, и именно огненный суд, гораздо более унизительный, чем акт веры, аутодафе. В этом случае требовались деревянные колоды или полукресты, на которых обвиняемые признавали свою вину и каялись. Ордалия, хоть и была Божьим судом, не оставляла никакой возможности спасения. Если осужденный пройдет по горящим головням и его ноги не получат ожогов и ран, значит, Господь защитил его, и он невиновен. Однако такая защита могла исходить и от демона, что являлось веским доводом к тому, чтобы на всякий случай осужденного сжечь. Лучше в раю будет одной невинной душой больше, чем среди добрых людей будет безнаказанно расхаживать демон.

Солдаты подожгли клочья соломы, которые моментально вспыхнули, за ними занялись сухие дрова, а потом и толстые чурки. Тут с телеги сбросили холщовую тряпку. Все поднялись на цыпочки, чтобы лучше было видно. Настал долгожданный момент для воришек. Теперь запустить руки в карманы было проще простого.

Одни из них стремительным и точным движением перерезали ножом кожаный ремень, державший кошелек. Сообщники, почти распластавшись по земле, поджидали, когда добыча упадет, и быстро удирали с ней. Подрезальщики, как правило, отличались молодостью и ловкостью рук, а сборщиками обычно становились их младшие братья. Они хватали кошелек и сразу ныряли под широкие юбки своих сестер-проституток. Это был настоящий семейный промысел, и никакая папская полиция ничего с ним поделать не могла.

В этот день, однако, случилось непредвиденное. То ли пламя взвилось слишком высоко, то ли толпа сильно напирала, а только какой-то парень, вместо того чтобы подрезать ремень кошелька, полоснул ножом по толстому животу торговца быками. Тот споткнулся о младшего братишку подрезальщика, который сидел у него под ногами, упал и заревел нечеловеческим голосом, как его быки, когда их резали. Но толпа не обратила на него никакого внимания. Все глаза были устремлены на телегу, где происходило нечто действительно странное. Вместо провинившихся христиан солдаты бросали в костер огромное количество книг, лежавших под холстом. Разочарование толпы смягчала лишь новизна ситуации. Знатоки приговоров заявили, что книги, наверное, были еретическими. Они угодили в костер, поскольку сжечь авторов не представлялось возможным. И эти умники были правы.

Иннокентий VIII и Родриго Борджа, одетые как обыкновенные знатные горожане, наблюдали за костром из книг из окон второго этажа палаццо Кондульмер.

— Это только начало, Джованни.

— Потом мы сожжем и графа делла Мирандолу.

Кардинал обернулся к нему:

— Нет, Джованни, только его книги, чтобы подать знак. Он же просто исчезнет. Не все должно выходить наружу. Нам следует соблюдать осторожность.

— Что у тебя на уме относительно графа? — поинтересовался Папа, потирая руки в перчатках.

В глазах его блестел огонь костра.

— Прощение.