Поцелуйте невесту, милорд! - Мэг Кэбот

Эмма, пытавшаяся осмыслить сказанное графиней, спросила:

— Вы хотите сказать, что предупредили их о моем приезде?

— Я? Нет, дорогая. Я здесь совершенно ни при чем…

Их прервал стук в дверь. В ответ на Эммино «Войдите!» дверь распахнулась, и два лакея, за которыми следовал дворецкий леди Денем, Бэрроуз, внесли в комнату огромный сундук. Эмма тотчас узнала монограмму, украшавшую одну из его стенок.

— Но это, — сказала она в некотором замешательстве, — сундук лорда Денема.

— Разумеется, миледи, — торжественно произнес Бэрроуз.

Эмма, смущенная обращением «миледи», но полагая, что Бэрроуз, служивший еще деду Джеймса, с годами стал несколько рассеянным, деликатно заметила:

— В таком случае разве не следует отнести его в комнату лорда Денема?

— О Боже! — Графиня поднялась на ноги и бросила на дворецкого виноватый взгляд. — По-видимому, они и вправду хотели сделать нам сюрприз, Бэрроуз.

— Похоже на то, мадам, — отозвался тот, безуспешно пытаясь подавить улыбку.

Эмма, переводившая взгляд с матери Джеймса на дворецкого и обратно, поинтересовалась с растущим подозрением:

— Какой сюрприз?

Но прежде чем кто-либо успел удовлетворить ее любопытство, в коридоре послышались решительные шаги и на пороге комнаты появился Джеймс.

— Вот ты где, — обратился он к матери и протянул ей карточку, напечатанную на плотной кремовой бумаге. — Я получил это чрезвычайно странное послание по почте. Надеюсь, ты объяснишь мне, что это значит?

Леди Денем, выглядевшая так, словно вот-вот взорвется от избытка радости, тем не менее сдержалась и, в свою очередь, осведомилась:

— Это, случайно, не приглашение леди и лорда Картрайтов на бал в твою честь?

Джеймс взглянул на карточку.

— Да, но не только в мою честь.

— Да, — сказала леди Денем. Затем, не в силах больше сдерживаться, выпалила: — Это в честь тебя и… твоей жены! — Она устремила сияющий взгляд на Эмму и своего сына. — О, мои дорогие! Мы все знаем! Мы в курсе вашего маленького секрета! Судья Риордан нам все написал. Поздравляю, мои милые! Мы так счастливы за вас обоих!

Эмма почувствовала, что земля качнулась у нее под ногами. Она была совершенно уверена в этом. Либо ее колени, никогда прежде не подводившие ее, внезапно превратились в желе.

Как бы то ни было, но она тяжело опустилась в кресло, которое леди Денем только что освободила, не в состоянии держаться на ногах.

— Судья Риордан написал вам? — Ошарашенный вид Джеймса вполне соответствовал ощущениям Эммы. — Когда?

— Мы получили его письмо несколько дней назад. — Улыбка леди Денем несколько померкла. — О, ради Бога, Джеймс, не нужно сердиться. Судья Риордан предупредил нас, что вы хотели, чтобы это был сюрприз, и я могу понять, учитывая все обстоятельства, что некоторая осмотрительность не помешает. Ясно, например, что пока не следует давать объявление в газеты. Разве что короткую заметку в светской хронике. «Недавно девятый граф Денем и миссис Стюарт Честертон», ну и так далее. Никто даже не обратит внимания, дорогой. Ведь Стюарт… — Она взглянула на Эмму. — В сущности, в нашем кругу его почти не знали. Он предпочитал обществу свои книги.

Джеймс, казалось, ничего не слышал. Он продолжал взирать на приглашение, которое держал в руке, но, похоже, его тоже не видел.

— Старый проныра, повсюду сует свой нос! — вымолвил он наконец таким тоном, что не приходилось сомневаться: он имеет в виду судью Риордана.

Но леди Денем, не подозревавшая об истинном положении вещей, воскликнула:

— О, дорогой, ты не должен винить лорда Картрайта, он хотел как лучше. В конце концов, мы старые друзья. И все так довольны. Слышал бы ты Ван Кортов, когда они были здесь пару дней назад. Они примчались сюда, как только тоже получили письмо…

Эмма, вцепившись пальцами в подлокотники кресла, воскликнула:

— Мои дядя и тетя? Он им тоже написал?

— Разумеется, — ответила леди Денем, переводя растерянный взгляд со своего сына на Эмму. — Ты же не сердишься? По-моему, это очень мило с его стороны. Такой приятный, заботливый человек.

Единственным ответом Джеймса на это заявление был горький смешок. Эмма сожалела, что в отличие от него не видит в ситуации ничего забавного. Ибо странный сон, в котором Эмма пусть на одну только ночь, но впервые почувствовала себя глубоко и безоглядно любимой, обернулся отвратительной явью.

Но разве это не произошло раньше, когда она проснулась утром после свадьбы? Разве не ужасно то, что мужчина, любивший ее с таким страстным самозабвением ночью, едва замечает ее присутствие при свете дня?

— Как же вам не стыдно, — сказала леди Денем с мягким укором. — Скрывать собственную свадьбу! Я, конечно, понимаю, что вам не хотелось афишировать то, что вы поженились так скоро после смерти Стюарта, но пытаться утаить это от меня! Вам следовало бы знать, что с моей стороны вы встретите полное понимание.

— Матушка… — начал было Джеймс, но леди Денем весело продолжила:

— В конце концов, каждый, кто видел год назад, как вы ссорились — как кошка с собакой! — догадывался, что в один прекрасный день вы окажетесь у алтаря…

— Матушка! — Красивое лицо Джеймса, как отметила Эмма, приобрело весьма необычный багровый оттенок. Хотя, возможно, это была игра солнечных лучей, струившихся в высокие окна, расположенные позади ее кресла. С какой стати Джеймсу краснеть?

— Фу! — сказала леди Денем, отмахнувшись от сына. — Я видела, как вы поглядывали друг на друга через весь бальный зал…

Эмма вдруг отчаянно возжелала, чтобы пол под ее креслом разверзся и поглотил ее целиком. Конечно, они с Джеймсом часто спорили при всех, но Эмма никогда не подозревала, что кто-то, помимо Стюарта, а тем более ее нынешняя свекровь, обращал на это внимание. И конечно же, их жаркие дискуссии не были, что бы там ни думала леди Денем, чем-то большим, чем попыткой двух совершенно разных людей навязать друг другу свой образ мыслей. И насколько Эмма могла судить, никаких томных взглядов тоже не было, во всяком случае, с ее стороны.

А что касается Джеймса, Эмма никогда не замечала, чтобы он проявлял к ней какие-либо чувства, кроме братской снисходительности — до недавних пор, разумеется.

Но в этом ей некого винить, кроме себя. В конце концов, все началось с ее дурацкого желания поцеловать Джеймса на ночь. Конечно, предполагалось, что это будет невинный поцелуй в щеку. Но Эмма явно недооценила своей порочной натуры, оказавшейся не способной противостоять низменным инстинктам, а в ту ночь ей ничего так не хотелось, как увидеть, что скрывается под шелковым халатом Джеймса Марбери.

Что ж, она смогла удовлетворить свое любопытство. Неудивительно, что Джеймс теперь едва удостаивает ее взглядом. Можно себе представить, какого он мнения о ней!