Спальня королевы - Жюльетта Бенцони

Что же касается Персеваля, то с момента их встречи с Теофрастом у него появилась привычка появляться в доме друга каждый понедельник.

— О чем сегодня пойдет речь? — спросил он, когда они вступили в лабиринт улочек, ведущих к Новому рынку.

— О жизни в обществе, но я спрашиваю себя, не стоит ли мне нарушить правила и предложить поговорить о безопасности на улицах по ночам.

— Я не уверен, что вас поддержат. Жизнь падших женщин не представляет никакого интереса для людей, озабоченных своей респектабельностью. То, что таких женщин убивают, кажется солидным гражданам обычным…

— Но ведь эти убийства связаны с чрезвычайными обстоятельствами. Кто может уверенно сказать, что после проституток убийца не примется за честных женщин?

Развернувшиеся дальше события доказали правоту де Рагнеля. Собравшиеся мужчины, многие из которых подготовили выступление, пришли к единому мнению. Распутных женщин никогда не поймут в обществе. Их судьба никого не интересует.

— За исключением господина Венсана, герцогини Вандомской и нескольких других добрых душ! — возмутился Персеваль. — Это же божьи творения, а им уготовили такую ужасную судьбу.

— Я с этим согласен, — раздался одинокий голос, — но это дело гражданского судьи и полиции. Это их дело.

— Нет. Это касается нас всех. Вы так реагируете, потому что речь идет о несчастных созданиях, торгующих своим телом. Но если убийца набросится на порядочную женщину, например на вашу жену?

Вопрос встретили общим взрывом смеха. Это же невозможно! Бросьте! Ни одна уважающая себя женщина не пойдет разгуливать по злачным местам Парижа! Да еще к тому же ночью!

— А если бы я вам сообщил, — заговорил Персеваль, — что подобное преступление было совершено более десяти лет назад в провинции и жертвой тогда стала знатная дама?

Ренодо, следивший за дебатами со страстной увлеченностью, спросил:

— Такое же преступление? И с теми же уликами?

— Абсолютно. Дама к тому же еще была изнасилована. Возможно, и с этими несчастными произошло то же самое, но, учитывая их профессию, это слово здесь неуместно. И нам бы в голову не пришло вам об этом рассказывать, если бы не греческая буква. Убийца оставляет на месте преступления восковую печать с греческой буквой омега, что говорит о его определенной образованности. Он мог бы — а почему, собственно, нет — присутствовать и на нашем собрании.

Все громко запротестовали. Серьезно обсуждать что-либо или вообще продолжить дискуссию оказалось невозможным. Ренодо успокоил всех со своей обычной энергией. Он заявил:

— Что касается меня, я приложу все усилия, чтобы найти убийцу с красной восковой печатью. Я приглашаю всех присутствующих в этом зале сообщить мне, если кто-то вдруг нападет на след. А сейчас я закрываю заседание. Для спокойного обсуждения необходима ясность ума.

Он явно торопился завершить бесполезные дебаты. К выходу двинулся бурлящий поток, но Ренодо задержал Персеваля де Рагнеля.

— Почему вы мне не рассказали эту историю о благородной даме сразу, когда я вам сообщил о первой жертве как о своего роде курьезе?

— Потому что мне нужно было время все обдумать. Я хотел попытаться сам найти преступника, но я, очевидно, не обладаю нужными способностями, — закончил Рагнель с горькой улыбкой. — В любом случае, если бы не это собрание, где я счел нужным упомянуть о самой ранней жертве этого ученого палача, я бы обо всем рассказал вам.

— Пойдемте ко мне. Там нам будет спокойнее. Жена отправилась навестить кузину на улице Фран-Буржуа, а мой сын готовит очередной выпуск «Газетт».

Отца мировой журналистики снедало невероятное любопытство. Он даже дрожал от нетерпения и успокоился только тогда, когда уселся напротив Рагнеля по другую сторону стола, на котором стояли бокалы и графин молодого вина.

— Вот так! Теперь я вас слушаю.

— При одном условии. То, что я вам расскажу, предназначено только для ваших ушей. Вы не должны даже заговаривать о публикации этого в «Газетт»… или где-нибудь еще.

— Даю вам слово.

И Персеваль начал рассказ о бойне в замке Ла-Феррьер, не упоминая, впрочем, о существовании Сильви. Он очень любил Теофраста и, безусловно, доверял своему другу, но Ренодо был слишком близок к кардиналу и мог ему рассказать, хотя бы и случайно.

А в это время в Сен-Жермене разыгрывался последний акт драмы, назревавшей многие месяцы.

В этот день, 19 мая, во дворе замка карета ожидала мадемуазель де Лафайет. Подруга короля прощалась с миром ради монашеской жизни среди сестер монастыря Посещения Богородицей святой Елизаветы. Так заканчивалась прекрасная история любви Людовика XIII, разрушенная столкновением слишком противоречивых интересов. Глубокая набожность и отчаяние, с одной стороны, Луизы, и воля кардинала — с другой. Ришелье, не имея возможности полностью подчинить себе мадемуазель де Лафайет, приложил все усилия, чтобы удалить ее от короля. И это вопреки желанию семьи молодой девушки. И вопреки желанию исповедника короля отца Коссена. Духовник Людовика XIII признавал, что Луиза имеет склонность к монашеству. Но, испытывая глубокое презрение к Ришелье, святой отец хотел, чтобы мадемуазель де Лафайет оставалась подле короля как можно дольше. И наконец, все происходило вопреки отчаянному сопротивлению самого Людовика XIII. Его душа разрывалась при мысли о том, что ему суждено потерять ту, кого он называл своей «прекрасной лилией».

И кто же заставил мадемуазель де Лафайет принять это решение. Лакей, обыкновенный, гнусный лакей! Некий Буасенваль, обязанный своим положением первого лакея при спальне короля как раз исключительно мадемуазель де Лафайет, — это единственная милость, о которой она попросила! — и которому доверяли и король, и Луиза. Этот неблагодарный сделал все, чтобы их поссорить. И только ради того, чтобы снискать милость кардинала-министра. Именно спровоцированная негодяем ссора и заставила короля, сходящего с ума от любви, осмелиться на бессмысленное предложение, подслушанное Сильви в парке Фонтенбло. Луиза покинет двор и переедет в Версаль. Там они будут жить друг для друга. В это мгновение целомудренная Луиза осознала всю глубину угрожавшей ей пропасти… Сердце ее было готово на все ради любимого, дух слабел. И богобоязненная девушка приняла решение, она попрощалась с королевой и своими подругами, покидая свет для другой жизни.

Случаю было угодно, чтобы двор в этот момент пребывал в трауре. Император Фердинанд

II, дядя Анны Австрийской, только что умер. Поэтому черные одеяния и шемизетки заменили яркие цвета и откровенные декольте. Это вполне гармонировало со страданиями той, что оставляла службу у королевы, обрекая себя на жизнь за монастырскими стенами. И Луиза де Лафайет, сопровождаемая искренними слезами, села в карету и уехала из Сен-Жермена. Ее путь лежал на улицу Сент-Антуан, в монастырь.

Что же касается Людовика XIII, то он, пряча слезы, вскочил на коня за несколько мгновений до отъезда любимой и отправился в дорогой его сердцу Версаль, чтобы там спрятать свое горе. Он вырвал у своей нежной подруги последний крик любви: