Заступа - Иван Белов

– Чертов клинок! – ахнула Лаваль.

Рейтары отшатнулись, крестясь и нашептывая молитвы, кто-то едва не упал. Так пугаются прокаженного или чумного. Рух жадно подался вперед. Надо же, Чертов клинок! Вот уж не чаял. Пагуба отгремела почти четыреста лет назад, но до сих пор напоминала о себе, время от времени открывая проходы-нарывы в мир кромешной тьмы, умертвий, демонов и тварей, ненавидящих солнечный свет. Никто не знал, где возникнет и сколько будет продолжаться Нарыв. Самый длинный из попавших в летописи длился шестнадцать часов, и за это время почти полностью исчезло Вестфальское королевство. Нарыв набухает и открывается, выпуская Гнилую бурю, или в просторечии Гниловей – порывы смрадного ветра, несущие смерть, пепел и черную пыль. Все живое, попавшее в Гниль, изменялось, теряло разум и разлагалось живьем. Гниль мимолетна, и от нее можно спастись, но следом из Нарыва могли прорваться чудовища. А могли и не прорваться, тут уж как повезет. Порой Нарыв выбрасывал артефакты – необычную посуду, загадочные инструменты, жуткие украшения и тысячи других странных и опасных вещей. А иногда, очень и очень редко, из Нарыва выпадал Чертов клинок. Говорят, сам Сатана выбрасывает проклятое оружие, не в силах с ним совладать. Ученые, напротив, полагают, что Чертовы клинки возникают при столкновении чудовищных колдовских сил в месте Нарыва. Но в одном были уверены все – появившееся из иномирья лучше обходить стороной…

– Изничтожить надо. – Седой рейтар сплюнул.

– Хер там, – осадил изничтожальщика Рух. – Это моя добыча.

– Не трогай, пожалеешь, – предупредила Лаваль, не сводящая глаз с уродливого меча.

– А у меня судьба такая – творить всякие непотребства, а потом об этом жалеть. На том и стою! – Бучила многозначительно воздел палец. – Между прочим, я таким макаром в эти дебри иметые и угодил.

Он осторожно, словно воруя из церкви серебряный крест, взялся за странно теплую рукоять и прислушался к ощущениям. Ничего не произошло, и Бучила даже расстроился, ожидая жутких корчей, ожога, укуса или другой подобной клятни.

– Ну, видели? Не так страшен бес. – Рух взмахнул неожиданно легким клинком, приведя в ужас рейтар. Несмотря на непривычные угловатые формы, меч сидел в руке как влитой.

– Любой университет душу продаст за такой, – сказала Лаваль.

– Знаю я заумей этих, – отозвался Бучила, изучая набор клыков, висящих на темляке. – Возьмут на время поизучать, а потом ищи ветра в поле. Ему же цены нет. На, ротмистр, подержи. – Он в приступе доброты протянул меч Вахрамееву.

– Отвяжись, упырь. – Ротмистр опасливо убрал руки за спину, и Рух прекрасно понимал почему. Чертовы клинки несут угрозу, разрушая душу и тело владельца, и мертвый падальщик порукой тому. Бучила не боялся, наоборот, хотелось проверить себя. Каждый Чертов клинок уникален, постепенно и незаметно открывая свой дар. Легендарный Буресвет французского короля Людовика наносил смертельные раны демонам, Несущий смерть первого маршала Испании Гаиски Валерона повергал противников в ужас. Вот и этот надо проверить. А выбросить поганую железяку никогда не поздно. Наверное.

– Держись от меня и моих людей подальше, упырь, – предупредил Вахрамеев и повысил голос: – Выдвигаемся!

– А бошки? – Седой хмуро кивнул на мертвецов.

– Бошки потом! – отрезал ротмистр.

Рейтары заворчали, но подчинились, а говорят, дисциплина – не самая сильная сторона Черных рот. Рух уважительно хмыкнул, зная, что рейтарам платят за каждую голову.

– Якова с Михайлой нет, – едва слышно сказал Савва.

– Значит, пойдем вдоль оврага за ними. – Ротмистр дал отмашку.

Пропавшие нашлись саженей через сто. Якова опознали лишь по одежде. Обезглавленный псарь лежал на спине в луже крови, лохмотья шеи жутко белели размочаленным позвонком. Михайла съехал по склону, оставив след в смятом папоротнике и уставив в небо крест-накрест разрубленное лицо. Дымчатый кобель, покрытый десятками колотых ран, коченел, подмяв мертвого падальщика под себя. Клыки железной хваткой сцепились на горле врага. Уходя, их положили вместе, людей и мертвого пса. И шум студеного ручья напоминал скорбный девичий плач.

Дальше шли по склону, вниз ротмистр отрядил только двоих и собаку. Ждали новой засады, но лес огрызнулся и тревожно затих. Овраг остался позади, попадались звериные тропы и буреломы, заросшие брусникой и сосновым молодняком. След петлял и выкручивался спиралью. Бучила первым почуял жуткую вонь. К гнилому дыханию близких болот исподволь примешался смрад разложения, запекшейся крови и горелых волос. Деревья стояли голые, листья свернулись и высохли, хвоя порыжела, мох серой пылью крошился под каблуком. На пути попался громадный, Руху по грудь, муравейник, покинутый обитателями. Чахлый подлесок гнил на корню, устилая землю склизким ковром. Нечто, притаившееся в смрадной и теплой лесной глубине, разрасталось болезненной опухолью. Страх неведомого глодал людей, подтачивал изнутри. Притихла даже Лаваль. Собаки ставили лапы опасливо, словно боясь испачкаться в невидимой липкой грязи.

– Чуешь, упырь? – прошептал Вахрамеев.

– Да тут разве полудурок не учует какой, – отозвался Бучила. – Нехорошее место и недавно совсем завелось, иначе я бы узнал.

– Плохо за порядком следишь, – подначил ротмистр.

– Пф, не ты первый мне такую клятню говоришь. Знаешь, где говорильщики те? Вот и не надо тебе. Плохо слежу. А кто хорошо? Власть новгородская? Той и вовсе плевать.

– Было бы плевать, нас бы тут не было.

– Ага, заливай. Вы тут за головами охотитесь, остальное вам мало волнительно. Два дня вокруг крутитесь, а успехов словно котенок нассал. Полевика несчастного зарубили? Так никакого геройства в том нет. Вас дюжина, а я один, две руки, две ноги, одна голова, жизней нет запасных. Ну обаяния поболе, чем у других. Село стоит? И на том спасибо скажи.

Вахрамеев спорить не стал. Жуткий запах усиливался, графиня прикрыла лицо тонким платком. Собаки беспокоились и жались к ногам. Савва, идущий первым, остановился и плавно присел. За посеревшими мертвыми елками угадывалась острая крыша. Низкую, заросшую бурьяном землянку было не разглядеть шагов с десяти. Жилище выдавала только повисшая в воздухе густая тошнотворная вонь.

– Вот где падаль свила гнездо. – Ротмистр вытащил пистолет, жестами приказал своим взять хибару в полукольцо и шикнул на Руха: – Куда? Рядом будь.

– Ты мне не указчик. – Бучила обошел кучу сырого валежника и едва не свалился в глубокую яму. Будь он беременным, тут бы, скорее всего, и родил. На дне ямины, увитой бахромой еловых корней, разлагалось мелкое лесное зверье. Жидкая смрадная каша из гнилого мяса, отслоившейся шкуры, роющихся опарышей и голых костей. От миазмов заслезились глаза даже у видавшего виды Бучилы. Он чуть отступил, просыпав в яму комья земли. Лежащая сверху то ли норка, то ли куница, хер ее разбери, шевельнулась, и Рух поспешно заморгал, прогоняя видение. Казалось, разорванное напополам тельце шевелилось от кишащих внутри белесых червей. Бучила удивленно вскинул бровь. Зверек перебирал передними лапами, открывал крохотную пасть и вращал мутным глазом. Хлюпнуло, наружу выпросталось пятнистое, ободранное, изляпанное черной слизью крыло. Поверхность гнилой жижи пришла в движение, чавкая и пузырясь. Рух инстинктивно отдернулся. Происходящее нравилось все меньше и меньше.