Дом голосов - Донато Карризи

Куда спешить?

Он поднялся с колен, рухнул на матрас. Какое-то время сидел, глядя на багаж Ханны Холл, и теплый, прельстительный сумрак обволакивал его. Он вдруг понял, что выбился из сил. Реакция на риталин, хорошо ему известная. К тому же он осознавал, что, если откроет этот чемодан, под его ногами разверзнется бездна, которая поглотит его на веки вечные, неизбежно.

По всему тому, что он уже узнал, там вполне мог оказаться мертвый младенец.

Он решил дать себе несколько минут на размышление. Откинул покрывало, лег на бок, положил голову на подушку. Задышал ровно. Мало-помалу, сам того не замечая, уснул под музыку и голоса из мультфильма в телевизоре.

Ему приснилась Ханна Холл. Приснился синьор Б. Приснилась лиловая вдова и чужие, у которых не было лица. Ему приснилось, что он в сундуке Адо, под землей. И у него внезапно прервалось дыхание.

Когда он, задыхаясь, открыл глаза, слабый дневной свет исчез совершенно и в комнату проникали только холодные блеклые отблески неоновых букв с внешней вывески отеля «Пуччини». Он приподнялся, перевел дыхание и обнаружил, что приход непроницаемой тьмы не единственная перемена в комнате.

В ней царила непривычная тишина. Кто-то выключил телевизор.

Ханна заходила в номер? Пьетро представил себе, как она ложится рядом с ним, спящим. Пристально смотрит загадочными, глубокими голубыми глазами, пытаясь угадать, что ему снится. Джербер машинально нащупал лампу на тумбочке, щелкнул выключателем. Вспыхнул свет. Никого. Но, повернувшись к соседней подушке, он заметил на наволочке светлый волос.

На полу его дожидался кожаный чемодан.

На этот раз Пьетро Джербер попробовал ключик. Ошибки не было. Открыв чемодан, застыл в недоумении. Не было там ни мертвого младенца, ни другого чудовищного груза. Только кипа старых пожелтевших газет. Он взял одну и прочел заглавие статьи, анонсированной заранее.

Правда оказалась более простой, чем он себе представлял. И поэтому еще более ужасающей.

Дождавшись полуночи, он позвонил Терезе Уолкер.

После долгих раздумий решил, что это будет самый правильный ход. Он должен был обсудить с Ханной то, что содержалось в газетах из чемодана, но тема была слишком деликатная для прямого разговора. Но ее альтер эго подходило идеально: становясь Терезой Уолкер, Ханна будто бы ставила фильтр между собой и собственной историей. Выступать в роли доктора психологии означало отстраниться от пережитого, отойти от прошлого на безопасное расстояние, избавляя себя от боли.

— Вам не спится, доктор Джербер? — бодро приступила Уолкер.

— Честно говоря, да, — признался тот.

Уолкер проявила понимание.

— Что случилось? Вы не заболели?

— Сегодня я узнал о Ханне кое-что новое.

— Говорите, я слушаю…

Джербер сидел у себя в гостиной, в темноте.

— Ханна Холл — ее настоящее имя, на самом деле ее никогда никто не удочерял.

— Мне не кажется, что это такое уж ошеломляющее открытие, — объявила собеседница.

— Я нашел газеты двадцатилетней давности… Там говорится о пресловутой ночи пожара.

Из молчания коллеги Джербер заключил, что та ждет продолжения рассказа.

— Ханна и ее родители обосновались в деревенском доме в провинции Сиена. Однажды ночью чужие окружили дом голосов. Его обитатели, находившиеся внутри, обнаружили постороннее присутствие. Отец Ханны разработал целую систему, чтобы спрятать семью: в камине был люк, который вел в подземную каморку. Они планировали поджечь дом и спрятаться там, пока незваные гости не уйдут, решив, что вся семья погибла в пламени. — Пьетро сделал паузу. — Перед тем как вторглись чужие, отец Ханны полил пол керосином, а потом бросил бутылки с коктейлем Молотова. Мать тем временем отвела девочку в подпольное убежище. Отцу не удалось присоединиться к ним, поскольку его схватили. — Джерберу было все труднее рассказывать дальше, тем более что на другом конце линии царило молчание. — Мать не имела ни малейшего намерения сдаваться, а главное, отдавать дочь. Она дала девочке выпить половину пузырька и сама осушила вторую… Водичка для забывания.

— Что было потом? — спросила Уолкер прерывающимся, полным страха голосом.

— В пузырьке был экстракт мандрагоры… Женщина умерла сразу. Девочке удалось выжить.

Уолкер несколько секунд приходила в себя. Джербер слышал ее дыхание.

— А сундучок с Адо? — спросила она наконец.

— В газетах о нем ничего не сказано, поэтому я полагаю, что его не нашли.

— Стало быть, мы не знаем, правда ли Ханна Холл убила своего братика Адо…

— Думаю, на самом деле Ханна Холл никого не убивала.

— Разве это возможно? — засомневалась Уолкер. — Откуда же тогда воспоминания об убийстве?

— Ответ кроется в понятии «чужие», — заявил Джербер. — Зато теперь я знаю, что лиловая вдова реально существовала.

11 марта

Она провела несколько дней в темном помещении, где ее присоединили к мудреным машинам, каких она никогда не видела: машины дышали за нее, кормили ее и чистили изнутри. А она должна была только отдыхать, это ей бесконечно твердили.

Теперь ее перевели на другой этаж. Там была целая комната для нее одной и даже с окном. До сих пор она никогда не бывала так близко к миру чужих. Не привыкла видеть столько людей, слышать столько голосов.

Все очень о ней пеклись, особенно медсестры. Окружали ее вниманием, приносили подарки. Одна принесла шоколадное яйцо. Кто знает, какое оно на вкус: до сих пор ей не доводилось такого пробовать.

— Начнешь есть самостоятельно, сможешь скушать кусочек, — пообещала медсестра.

Твердую пищу ее желудок еще не мог переваривать, только жидкую. Доктор объяснил, что потребуется больше времени, чем они предполагали. Она не очень понимала, чем больна, никто ей этого не говорил. Одно было известно: она вдохнула в легкие слишком много дыма. Видимо, так оно и было: дыша носом, она все еще чуяла запах гари. А ведь огонь не дошел до убежища.

Она почти ничего не помнила о пожаре, все исчезло, когда мама дала ей выпить водички для забывания. Она задавалась вопросом, что случилось потом; кто-то, ей рассказывали, нашел ее внизу, прежде чем огонь проник туда, и вынес, когда дом голосов уже готов был рухнуть. Мама, давая выпить из стеклянного пузырька, обещала: «Мы заснем, а когда проснемся, все будет кончено». В самом деле, ей было легче оттого, что она не помнила моментов, когда испытывала страх.

С тех пор как попала сюда, она старалась не нарушать пять правил. Она не могла помешать чужим приближаться к себе и сбежать тоже не могла, но не говорила с ними, а главное, никому не сказала, что ее зовут Белоснежка.

Она надеялась, что, поступая так, скоро увидится с мамой и папой. Ей ужасно их не хватало, ей хотелось бы сейчас оказаться с ними. Но мир чужих, по правде говоря, был не так уж плох. Может, они не такие и злые, хотя и увезли ее из дома голосов.