Наглец - Елена Сокол

«Перспективный кадр, однако».

— В нашей профессии, значит. — Мне хочется рассмеяться.

— Да. — Совершенно серьезно отвечает мальчишка. — Вот, к примеру. Сейчас у тебя на лбу две продольных складки. Здесь. — Показывает на себе пальцем. — Я заметил, что так бывает, когда ты сильно нервничаешь, сосредоточенно думаешь о чем-то, злишься или переживаешь.

— Чего? — Уголки моего рта ползут вверх в улыбке.

Делаю глубокую затяжку и смотрю на «профессора» в ожидании объяснения.

— А когда ты спокоен и хочешь казаться суровым или серьезным, у тебя всего одна складка на лбу. — С умным видом говорит знаток человеческих лиц.

— Хм. Ясно. — Сигаретный дым покидает меня толчками.

Забавный у нее братец.

— А когда ты рядом с моей сестрой, — продолжает он, заставляя меня снова напрячься, — у тебя лоб гладкий, как вода в заливе. Потому что ты расслаблен и доволен. — Свят улыбается. — Это при условии, что она не доводит тебя своим мерзким характером и грязными ругательствами через слово.

Подозревая, что мой лоб сейчас от напряжения превратится в терку для сыра, стряхиваю пепел и отворачиваюсь к воде.

— Твоя сестра… она… — у меня не хватает слов, чтобы описать все чувства, которые вызывает у меня эта сумасшедшая.

— Знаю. — Паренек тяжело выдыхает, уставившись вдаль на вершины гор. — К ней нужен подход. Она не феминистка и не социопатка, просто у нее много ран на сердце. Но ты же не поверишь, если я скажу, что иногда она бывает достаточно милой?

— Конечно, нет.

Улыбка на секунду прогоняет тревогу, поселившуюся в душе. Соня и милая. Абсурд какой-то.

— Может, мне пойти проверить ее? — Предлагает он. — Я переживаю.

Да я и сам себя корю, что не поставил прослушку в номер.

— Нет, не нужно светиться. — Отвечаю сухо.

Достаю телефон и набираю ее номер. Черт его знает, сколько мне еще здесь ждать. Они могут проговорить пять минут. Могут час. Или вообще…

Длинные гудки отдаются гулким звоном в ушах. Она не берет трубку. Раздавив окурок в пепельнице, я прикусываю щеку изнутри. Что же делать? Что делать?

Афера — это талантливый обман, строящийся на умении манипулировать человеческим сознанием. Здесь нет места импульсивности, и нужно действовать строго по плану, ведь каждый шаг выверен и является важным винтиком в общей конструкции.

Нельзя сейчас туда соваться, как бы ни хотелось. Выдохнуть, успокоиться, дождаться ее звонка.

— Я обещал тебе второй урок, — говорю, чтобы отвлечь парнишку от переживаний.

— Да? Я готов. — Его глаза загораются.

— Держи. — Возвращаю ему его пятисотенную. — Не обижайся, что в прошлый раз так вышло. Первый урок всегда бывает жестоким.

— Какие вопросы. — Он в предвкушении быстро комкает купюру в кулаке.

— Так. — Задумчиво хлопаю себя по карманам. — Пожалуй, научу тебя одной фишке. Но она только для крутых мошенников. Секретная тема, понимаешь?

— Угу. — Свят готовится к получению новых знаний, потирает руки.

— Давай-ка обратно свою пятисотку. — Чешу висок, рассматривая протянутую купюру. — Мне нужны будут две таких. Есть у тебя еще?

— Э… Была вроде. — Он лихорадочно проверяет все карманы и, наконец, достает смятую банкноту.

— Отлично. — Поднимаю перед глазами обе купюры. — Только это секретный фокус, никому о нем не говори. — Взмахиваю в воздухе деньгами, еще раз, затем медленно складываю их пополам и убираю в карман брюк. — Спасибо.

Челюсть парня отъезжает вниз до упора.

— Не-е-ет… — Он выглядит ошарашенным. — Что, опять?!

— Угу. — Подмигиваю ему, разворачиваюсь и ухожу.

— Бли-и-ин!!! Ты опять меня обдурил!

Соня

Первым делом я пытаюсь вырубить свет. На негнущихся ногах бреду до стены и с размаху бью по выключателю. Ничего не выходит — вместо обычной клавиши на нем «поворотка», которая уменьшает и увеличивает яркость ламп. Ладонь разрывает от боли. Трясу ею, прижимаю к сердцу, зажмуриваюсь. Странно, но это хоть на несколько секунд, но помогает притупить душевную боль.

Открыв глаза, выкручиваю рычаг до предела: в номере становится темно. Наваливаюсь плечом на стену и замираю. Не слышны ли его шаги в коридоре? Мне так не хочется их слышать. Совершенно. Каждый этот звук, как острыми зубьями вилки в открытую рану.

Ненавижу себя. Ненавижу.

За безвольность, за слабость, которую ощутила, едва мы остались наедине. За то, что готова была забыть обиды и бросить все, как только эти некрасивые, покрытые венами и черными изогнутыми линиями пальцы коснулись моей кожи. За всё, что почувствовала, оказавшись рядом с ним, ненавижу себя. И за желание, которое овладело телом помимо воли.

Это ненормально. Такая реакция на того, кто предал. Того, кто растоптал. Разрушил. Уничтожил меня. От нее нужно как-то избавиться. Вырезать, забыть, содрать вместе с кожей.

Если ты готов прощать вновь и вновь, тебя обязательно предадут снова, ведь это не сложно — ты сам даешь повод. А у предателя не остается ран, поэтому он не чувствует твоей боли, не понимает обид.

Нельзя возвращаться к тому, кто нарушил клятву. Нельзя ни в коем случае. Лучше биться головой о стену, приковать себя цепями к батарее, терпеть, сгрызать в кровь пальцы, кричать, царапать пол и стены, пока боль не отпустит. Но вернуться туда, где тебя предали — никогда. Никогда…

И я медленно сползаю по стенке, потому что начинаю задыхаться. Или это платье так сильно давит, или стены давят, или вообще весь мир сжимается до размера душного гроба, но мне становится трудно дышать.

— Тварь… — Произношу, хрипя.

Сначала на коленях, перебирая ладонями по холодному полу, затем уже кое-как приняв вертикальное положение, добираюсь до окна. Шатаясь, распахиваю створку и резко перевешиваюсь наружу. Прохладный морской воздух кажется совсем ледяным. Обжигает кожу. Вместе с шумом волн и соленой влагой он хлещет по лицу и врывается в мои легкие, приводя в чувство.

Дышу, как собачка, выбравшаяся из воды. Мелко-мелко и часто-часто. Пока не вдруг не получается вдохнуть полной грудью. Вдох-выдох. Вдох-выдох.

В очередной раз вдыхаю, а ощущение такое, будто что-то внутри лопнуло и… отпустило. Развязался какой-то узел. Часть боли покинула меня и вырывается теперь наружу. Но вместе с ней получает свободу и гнев. Дьяволы, которых он снова пытался подселить ко мне, больше не приживаются и, не найдя себе места внутри моего тела, прут скопом наружу.

— Вот дерьмо! — Всхлипываю я, глядя на большой белый диск луны.

Словно она, эта немая свидетельница постыдной сцены, виновата во всех моих несчастьях. Словно она стала их причиной.