Прозрение - Урсула Ле Гуин

– Они мне не хозяева! – гневно воскликнул я. – Мы здесь свободные люди!

– Ну, в общем, да, – сказал Чамри. – Отчасти.

Братья Итер и Бриджин – даже если им и не нравилась моя внезапная популярность – понимали, должно быть, что любая попытка помешать нашим ежевечерним «чтениям» может вызвать настоящий бунт. И пока что они только скалили зубы, насмехаясь надо мной и моими друзьями Чамри и Венне, но остальных не задевали. А мы тем временем продолжали яростно пробиваться сквозь бесконечные строфы к концу поэмы об осаде Сентаса, и за окнами нашей хижины долгая темная зима медленно поворачивала к весне. Закончили мы как раз к весеннему равноденствию, и кое-кто из моих слушателей никак не мог понять, что это все и больше Гарро ничего не написал.

Сентас пал, его стены и огромные ворота были разрушены, цитадель сожжена дотла, мужчины зверски убиты, женщины и дети взяты в рабство, а тот герой Рурек, которому предсказывали страшную смерть, ликуя, отправился с победой и богатой добычей назад в Пагади – и что же случилось потом?

– Неужели он все-таки пройдет вместе с армией через те холмы? – желал знать Бакок. – После всего, что ему та ведьма напророчила?

– Ну конечно же, он пройдет мимо Требса, если не в этот день, так в следующий, – сказал Чамри. – Не может человек избежать того пути, который ему судьбой предначертан, тем более что прорицательница видела, как он идет через холмы близ Требса.

– Тогда почему же Гэв об этом не рассказывает? – удивился Бакок.

– Эта история заканчивается падением города Сентас, – сказал я ему.

– Как же так? Получается, что вроде как все умерли? Но ведь умерли-то далеко не все!

Чамри попытался объяснить ему, что такое сочинители и выдуманные ими истории, но Бакока эти объяснения не удовлетворили. Да и прочие мои слушатели загрустили.

– Ну, теперь и вовсе скука начнется! – заявил Таффа. – Жаль, что мы больше не услышим об этих сражениях, где рубятся на мечах. Это жуткая вещь, когда сам в таком сражении участвуешь! А слушать об этом даже приятно.

Чамри усмехнулся.

– Так, пожалуй, почти обо всем в жизни можно сказать.

– А есть еще истории вроде этой, Гэв? – спросил кто-то.

– Историй вообще великое множество, – осторожно ответил я. Мне не очень-то хотелось начинать новую эпическую поэму. Я чувствовал, что становлюсь узником собственной аудитории.

– Ты мог бы и ту, которую мы только что слушали, снова рассказать, – предложил один из моих верных слушателей, и многие с энтузиазмом его поддержали.

– Следующей зимой, – сказал я. – Когда вечера снова станут долгими.

Мой вердикт они восприняли как некий ритуальный закон, озвученный жрецом, и согласились с ним без возражений.

Но Булек все же мечтательно промолвил:

– Хотелось бы мне, чтобы и для коротких вечеров нашлись короткие истории! – Сам он слушал эпическую поэму Гарро с болезненным вниманием, с трудом подавляя мучительный кашель, и батальным сценам предпочитал описания дворцовых покоев, трогательные домашние сценки, а также историю любви Алиры и Руоко. Мне Булек нравился, и я с тоской видел, что этот совсем еще молодой мужчина день ото дня слабеет, одолеваемый страшным недугом, хотя с приходом весны стало гораздо теплее, да и солнышко веселее светило. Я не мог противостоять мольбе несчастного Булека и сказал:

– О, короткие истории тоже есть! И одну из них я вам расскажу. – Сперва я хотел продекламировать «Мост через Нисас», но не смог. Знакомые строки, которые я помнил совершенно отчетливо, были отягощены чем-то таким, чему я был не в силах противостоять. Я просто не смог выговорить ни слова.

Тогда я мысленно представил себе, что вхожу в нашу классную комнату, открываю общую тетрадь и вижу там рукописный текст одной из басен Ходиса Бадери «Человек, который съел луну».

Я пересказал ее им почти наизусть. Они слушали внимательно, как всегда, но басня была воспринята неоднозначно. Некоторые смеялись и кричали: «О, это еще лучше! Такого мы еще не слыхали!», но другие сочли это «чепухой», «дурацкой историей», а Таффа даже назвал басню «глупой».

– Э нет, в ней для каждого свой урок! – возразил ему Чамри, который слушал басню с явным удовольствием. Они принялись спорить, был ли человек, который съел луну, лжецом или не был. Они никогда не просили меня разрешить их споры или хотя бы принять в них участие. По-моему, я был для них просто книгой, если можно так выразиться. Я, так сказать, выдавал им текст, а уж обсуждение текста было их задачей. Между прочим, порой я слышал от них такие тонкие замечания, особенно по поводу морали, каких мне и от образованных людей далеко не всегда доводилось услышать.

После этого они почти каждый вечер выбивали из меня какую-нибудь басню или стихотворение, однако теперь их требования стали все же менее настойчивыми, поскольку теперь не нужно было прятаться в хижине от дождя и мы собирались под открытым небом. Образ жизни в лагере стал весьма активным – охота, установка силков и ловушек, рыбная ловля сменяли друг друга, ведь в конце зимы и в начале весны мы почти голодали. Мы с жадностью пожирали не только свежее мясо, но и дикий лук, а также другие полезные травы, которые кое-кто из бывших рабов умел отыскивать в лесу. Я, например, очень соскучился по той каше из пшеничных зерен, которая была нашим основным блюдом в Аркаманте, но здесь, разумеется, ничего подобного не готовили.

– Я слышал, что Лесные Братья воруют зерно у богатых фермеров, – сказал я Чамри, когда мы вместе выкапывали дикий хрен.

– Да, воруют, те, кто воровать умеет, – ответил он.

– И кто же это?

– Люди Барны. Они в северной части леса живут.

Это имя вызвало какие-то странные отголоски в моей памяти, пробудив целую вереницу летучих образов – молодые люди, беседующие о «барнавитах» в битком набитой народом теплой комнате, лицо старого жреца… но я не стал задерживать свое внимание на этих образах. Слова – вот что я мог вспоминать без опаски.

– Значит, действительно есть такой человек, которого зовут Барна?

– Ну конечно есть! Хотя не стоит упоминать это имя в присутствии Бриджина.

Я потребовал подробностей, а Чамри никогда не мог устоять перед просьбой что-нибудь рассказать. В итоге я обнаружил, как, собственно, и подозревал раньше, что наш небольшой отряд – это всего лишь некий осколок куда более крупной группы беглых рабов, с которой у него пути разошлись. Барна как раз и есть главарь этой армии беглецов, а Итер и Бриджин, восстав против его главенства, отделились и увели с собой какое-то количество людей, поселившись в южной части того же Данеранского леса, наиболее удаленной от людских поселений, потому и наиболее безопасной. Однако добывать здесь еду оказалось трудновато, если не считать, как выразился Чамри, «скотины с ветвистыми рогами».

– У них там, на севере, настоящее хозяйство! – сказал он. – Они и говядину едят, и баранину. Эх, много бы я отдал за добрый кусок жареной баранинки! Овец я, если честно, всем нутром ненавижу – тупые, мохнатые, противные твари. Но когда такая тварь превращается в жареную баранину, я готов хоть целиком ее проглотить.