Сумасшедшая одержимость - Даниэль Лори

еще ни разу не видел, – отметил он.

– Это потому, что я не бегаю, если только за мной не гонятся.

Двери открылись, и я вышла из лифта, задев Кристиана каждой из своих сумок по дороге.

– Главное, держись подальше от бассейна, и все у нас будет в порядке. Сечешь?

– О да, – сухо ответил он. – Я бы ни за что не посмел помешать тебе валяться на шезлонге с чистильщиком бассейна на побегушках.

– Осторожнее, Кристиан. – Я надула губы. – Будешь говорить мне такие милые вещи, начну думать, что тебе нравлюсь.

* * *

– Dormiste con ella, tú cerdo!

Шлепок.

Чад перехватил летящую в его лицо пощечину, схватив жену за руку.

– ¡Fue un accidente, querida!

Я фыркнула.

– ¿Un accidente? Tu polla no se deslizó dentro de ella, idiota! – Хлоя влепила ему еще одну пощечину свободной рукой.

Я подскочила от раската грома, сотрясшего здание. Положив иглу и нитки на пол гостиной, где сидела, я поднялась на ноги и подошла к окну. Небо было темным, огни города мерцали на фоне угрожающе надвигающихся облаков.

В это время Хлоя и Чад уже срывали друг с друга одежду и клялись в вечной любви.

Я переключила канал.

Прогноз погоды был продублирован на испанский, но мне не нужно было даже пытаться перевести слова ведущего, так как красное облако, пожирающее Манхэттен на экране, выглядело весьма однозначно.

Я стояла перед телевизором в футболке оверсайз и шортиках с кружевами, пережидая ледяную волну тревоги, прокатившуюся по всему телу. Я не любила грозы, они были разрушительными и непредсказуемыми. Во время них я чувствовала себя маленькой, слабой девочкой.

Нерешительно сев обратно на пол, я вернулась к платью, которое подшивала. Гром заворчал в небе, и я уколола палец иглой. Раздраженно бросила вещи обратно на пол. Сделала глубокий вдох.

Это всего лишь гроза. Ничего страшного.

Мое сердце чуть не выскочило из груди, когда за окном ударила молния, и в этот момент выключился свет. Все фонари на улице мигнули и погасли.

«Нет».

Я зажмурилась, ожидая, когда включится запасной генератор. У нас же есть запасной генератор, верно? В двадцать первом веке живем, в конце-то концов.

Но свет не включался.

А темнота все надвигалась на меня.

Вдох. Выдох.

Вдох. Выдох.

Позади заскрипели половицы.

«Я не причиню тебе вреда, малышка».

Воздух вышел из легких.

Здесь никого нет. Здесь никого нет. Здесь никого нет.

«Я просто хочу с тобой поиграть».

Страх стиснул мое горло и оборвал дыхание. Из-под закрытых век по щекам покатились слезы.

«Спой мне, bella».

Я не могла дышать.

Что-то коснулось меня. Холодные пальцы зарылись в мои волосы, так же, как делали это с восьми до двенадцати моих лет.

По позвоночнику взобрался ужас.

Я вылетела из квартиры и заколотила в дверь напротив. Мне не хотелось, чтобы Кристиан меня такой видел, но еще меньше хотелось умирать. А я была уверена, что умру, если останусь одна в темноте еще хоть немного.

Дверь открылась.

В глубине квартиры горела свеча, делая силуэт Кристиана тенью. Но его присутствие было подобно свету в конце тоннеля.

– Я сейчас умру, – выдавила я, не способная даже втянуть достаточно воздуха в легкие.

– Ни за что, malyshka. – Его слова были полны нежности и страсти. – Иди сюда.

И только прижавшись к его теплому телу, я поняла, как же сильно меня трясло. Я словно вцепилась в спасательный круг, утопая в открытом море. Он поднял меня на руки. Я обхватила его талию ногами и зарылась лицом в шею, борясь за каждый вдох.

– Дыши, Джианна.

Он провел рукой по моим волосам и дальше по спине, и это простое касание было таким успокаивающим, что вскоре я смогла полноценно вдохнуть. Облегчение нахлынуло на меня с такой силой, что слезы полились снова. Я даже не знала, сколько времени это заняло, но когда мое дыхание выровнялось, а сердце замедлилось, то я сидела на коленях Кристиана, обняв его за плечи и прижавшись к нему грудью. Паническая атака высосала из меня всю энергию, оставив в вялом состоянии.

Вдалеке прогрохотал гром.

На кофейном столике дрогнуло пламя свечи.

– Чего ты боишься?

– Всего, – прошептала я, проводя пальцем по накрахмаленному воротнику его рубашки.

– Ты не боишься меня. – Наши лица были так близко, что его щека коснулась моей, мокрой от слез, когда он хрипло прошептал: – Детка, а я ведь опаснее темноты.

Может быть, именно поэтому я и чувствовала себя в безопасности.

Кристиан был таким теплым, сильным и пах так неотразимо, что я не удержалась и провела лицом по его шее с тихим одобрительным звуком. Может быть, я и играла с дьяволом, но никто меня не предупреждал, что дьявол так хорош.

Напрягшись, он стал перебирать пальцами кончики моих волос. Его голос стал хриплым.

– Расскажи мне, кто сделал тебе больно, Джианна.

Я даже бровью не повела. Ну конечно же Кристиан знал. Этому человеку можно было дать две палки, и он построил бы из них лодку.

Я не могла оставить его без ответа. Не сейчас, когда во мне не осталось ни капли сил. Когда мы были прижаты друг к другу и его запах был повсюду. Не в темноте, когда его руки обнимали меня, а голос звучал у моего уха.

– Друг семьи, – сказала я.

– Он еще жив?

– Нет. Умер, когда мне было четырнадцать. По естественным причинам, к сожалению. – Я игралась пальцами с кончиками волос Кристиана над воротником.

– Жаль, – сказал он мягко, но с плохо сдерживаемой яростью. – Расскажи мне, что он сделал с тобой, malyshka.

Я сглотнула. Никогда не рассказывала об этом никому, кроме Сидни и своего психотерапевта. Когда я об этом говорила, я словно проживала все заново, но сейчас воспоминания не могли вернуться за мной. Не когда он был рядом. Они бы не посмели.

– Он приходил в мою комнату, когда у папы были гости. Он хотел со мной играть… хотел, чтобы я ему пела. Он трогал меня. Мое лицо, мои волосы, мое… везде. Но только когда свет был выключен. Наверное, ему не хотелось видеть то, что он делает. Совесть и все такое.

Кристиан не двигался, но что-то темное заворочалась внутри него.

– Твой отец знал?

– Он говорил, что папá знал, но… я не уверена. Папá никогда не показывал, что ему что-то известно, хотя у меня всегда были подозрения.

– Почему?

Я дернула плечом.

– Он любил называть меня шлюхой, хотя я была девственницей до замужества. У моей мамы была интрижка до моего рождения, так что, можно сказать,