Кровь не вода - Мария Метлицкая

Она действительно там, на портрете, была странной – отрешенной, что ли. Такая вот взглядом в себя. Словно ищет там, в себе, ответ на свои вопросы, что ли? И никак не может найти.

Она долго смотрела на картину, а потом кивнула и спросила:

– Ну что, дорогая? Ты как? А давай-ка… Давай-ка попробуем по-другому? Порадостней как-то. Повеселей. Может, получится, а?

Ей вдруг захотелось позвонить мужу. Это бывало не часто, звонила она ему только по неотложным, вдруг возникшим делам. Ну, когда нельзя временить. Понимала – муж занят, и занят серьезно. Да и потом – зачем звонить просто так? Это у них было не принято.

Она взяла в руки мобильный, но почему-то задумалась. А может, ну их, порывы? Не ее это как-то. Совсем не ее. Он, не приведи господи, удивится, насторожится и даже испугается. И что она ему скажет? Что? Я соскучилась, милый? Хотела услышать твой голос? Спросить, как дела? Или – когда ты приедешь и что приготовить на ужин?

Бред. Точно – его хватит кондратий. Не приведи господи. Она отложила трубку и снова закрыла глаза.

Подумала: а ведь не только себе она не дает быть счастливой. И ему ведь – в том числе. Ну, разве бы он не обрадовался ее неожиданному звонку? Разве ему не было бы приятно услышать, что она по нему соскучилась?

Дура какая, господи! На шестом десятке – дура! Зашоренная, закомлексованная, трусливая дура. Себе не дает воли и другим не дает.

А ведь она и вправду соскучилась по нему. Вот как бывает… оказывается.

Ну, день открытий просто! Познаний, что ли. В смысле – познай себя и откроешь других. И никак не иначе.

Спасибо за все и – прости!

Больницы шли чередом. Передышки были недолгими и почти не приносящими ощущения жизни. Нет, он пытался. Пытался жить по-прежнему. Но не получалось. Все его жалкие попытки хоть как-то соответствовать статусу мужа проваливались в тартарары. Сил было мало. Почти совсем не было сил. А жизнь в деревенском доме, как вы понимаете, предполагает… Когда в доме здоровый мужчина, все это не кажется страшным. Обычное дело – наколоть дров и сложить в поленницу. Принести ведер эдак пять воды – это если нет стирки, а так, на готовку и чай. Ну, и всякое по мелочам – проводка, прохудившаяся крыша, покосившаяся дверь в сенях, выскочившая половица. А он… он не мог. Все это стало так тяжело и так не по силам…

Ну и, естественно, начались страдания. Жена не попрекнула ни разу. Ни жена, ни теща. Та, простая деревенская баба, безусловно ценившая в мужике физическую силу, от которой зависела жизнь семьи, ни разу не бросила на него ни одного косого и недовольного взгляда.

А жена – та только сводила брови, таща очередное ведро от колодца или взмахивая топором над поленом. И снова ни грамма раздражения, ни толики недовольства, ни слова попрека.

Но разве это могло облегчить его муки? Однажды он сказал жене, что хочет уехать к матери и Прокофьичу на заимку.

– Помирать там собрался? – сдвинула брови она и помотала головой. – Нет, мой милый. Здесь твой дом и твоя семья. И отпускать туда я тебя не готова! Слышишь?

– Зря, – бросил он и отвернулся к стене, – ты не права. – Потом резко повернулся и посмотрел на нее: – Слушай, Лен! А… зачем тебе это все?

На лице ее отразилось такое недоумение и непонимание, что сведенные брови тут же взлетели вверх.

Она медленно покачала головой.

– А ты глупый, Саня! – сказала она, чуть улыбнулась и медленно выдохнула. – Очень ты глупый, мой муж. Хоть и москвич, и образованный… вроде. Книжек столько прочел. Мне и не снилось. А… как был дурнем – так и остался. – И она улыбнулась. – Ты мне муж? Или кто?

– Или кто, – хрипло ответил он, – какой из меня муж, Лена? И еще я, – он закашлялся от волнения, – и еще я обуза тебе. Наказание господне. Вот кто я, Лен!

Смотреть на нее было страшно, и он отвернулся.

– Как есть дурак, – снова вздохнула она и тяжело поднялась с табуретки.

Он поймал ее за руку.

– Сядь, – попросил он.

Она послушно и осторожно села.

– Я ведь… – он помолчал, – ничего хорошего тебе и не дал. Ничего для тебя не сделал. Сначала… Ну, прости, не хотелось особенно. А теперь… Когда захотелось… Теперь – не могу. Ничего не осталось. Ни сил, ни желаний. Нет, вру! Желанья остались. Но – бодливой корове бог рога не дает, как известно. Ничего. Ничего я не успел тебе дать! Даже в Москву не свозил. А ведь мог. Сколько раз мог! А неохота было. Просто неохота, и все. А про тебя… я не думал. Нет, не так. Думал – успею. Честное слово! Веришь?

Кивнула.

– И еще… да что там Москва. Я и в Иркутск с тобой ведь не съездил. И в Нижнеангарск. В театр тебя не сводил. В ресторан – ни разу! В кино. Денег давал – копейки. Ни духов, ни золотого колечка… Ничего ведь, Ленка! Ну, и какой от меня прок? – смущаясь, шутливо спросил он.

Не сразу ответила. И у него заколотилось сердце.

Потом тяжело вздохнула и, наконец, переспросила:

– Прок, говоришь? Понятно. А прок, Сашуня, такой. Ни разу ты меня не обидел – чтобы так, по-серьезному. Не обозвал. Не крикнул ни разу. И не унизил. В дым не пришел ни разу. Не поднял руки. Митьку моего не обидел и даже не цыкнул, когда тот доставал. На маму не злился – тоже ни разу. А денег – денег мне много не надо. У нас же хватало на все. Не голодали и в обносках не бегали. Театры – да жила я без них и еще проживу. А кино и по телевизору крутят. А уж про колечки – так это совсем смех! На кой мне колечки? Сортиры в колечках мыть? За поросенком ходить? В огороде? Нет, Саня. Не так. Все у меня с тобой было, ты понимаешь? Все! И любовь, и счастье. И радость. И нежность. И мама твоя. Как ведь она ко мне? И к Митьке? За внука считает! Родная бабка, свекровь, про него и не вспомнила, а мама твоя… И Прокофьич. У нас ведь семья, Саня. Семья! Просто жизнь, она такая… Ну, разная у всех, что ли… Только сравнивать ничего не надо и завидовать тоже. У кого-то – так, а у нас… с тобой – по-другому. Может, и лучше, чем у других. А ты мне муж! Все, точка. И сколько отпущено… Мне и тебе – там видно будет!

Молчали. И он все не мог поднять на нее глаза. Трус, слабак. Только и смог произнести:

– Я понял, Лен. А вообще… Хорошо, что мы с тобой поговорили, а?

Она ничего не ответила, просто погладила его по руке.

Да что тут ответишь? Не надо иногда слов, не надо совсем. И так все понятно. Ну, если близкие люди. Сибирская кровь его Ленка. Совсем не трепло.

Чтобы я поняла?

Расскажи Богу о своих планах, чтобы он посмеялся. Только решила, что будет счастливой!..

Авария была страшная. Жуткая. То, что он выжил, было из разряда чудес. Так говорили врачи. Чудес было много – то, что авария произошла на «Динамо», а это в трех минутах езды от Боткинской. То, что в травме в тот день задержался заведующий – просто чудом остался до вечера. То, что заведующий был близким знакомым и прекрасным хирургом. То, что в тот вечер дежурила отличная бригада анестезиологов и реаниматологов. Просто так все совпало. Совпало, чтобы он выжил. Чтобы она поняла. Поняла то, что понять следовало гораздо раньше, но, как говорится, что есть, то и есть.