Огонь - Сара Б. Элфгрен

Голос Элиаса.

Который плачет, рассказывая о том, что родители не хотят ничего знать о травле в школе. Стыдятся его.

Когда он был маленький, они стыдились того, что он не веселый, не спортивный, плохо учится, мало с кем дружит. Потом стали стыдиться его одежды, его крашеных волос и подведенных глаз. Сын не вписывался в придуманный ими образ идеальной энгельсфорской семьи.

Родители отказывались замечать, что Элиасу плохо. Их не пугали даже шрамы на его руках. Только когда Линнея позвонила им и сообщила, что Элиас попытался покончить жизнь самоубийством, они против воли были вынуждены признать проблему и обратились за помощью.

А Линнею выставили козлом отпущения.

Кто-то в желтой толстовке берет Линнею за рукав, но она, не обращая внимания, идет вперед.

И вдруг оказывается лицом к лицу с Хеленой.

— Здравствуй, Линнея, — говорит Хелена, широко улыбаясь.

Линнее очень хочется прочитать ее мысли, но она боится, что Виктор где-то поблизости, и не осмеливается это делать.

— Тебя что-то беспокоит? — спрашивает Хелена, и желтые толстовки смеются.

— Вы знаете, с кем вы только сейчас любезничали? — спрашивает Линнея. — Ида и Эрик травили Элиаса. Они, а вовсе не какие-то там негативные энергии отняли у него жизнь.

Продолжая лучезарно улыбаться, Хелена чуть наклоняет голову, словно разговаривает с маленьким упрямым ребенком:

— Мне жаль тебя, Линнея. Ты позволяешь деструктивным силам управлять твоей жизнью. К сожалению, под твое влияние попал и мой сын. Если бы такие друзья, как ты, не тянули его вниз, возможно, он жил бы и сегодня.

Это жестокий удар. Линнея хватает ртом воздух, но не может произнести ни слова. Она подозревала, что Хелена так думает, но одно дело думать, другое — сказать это вслух.

Движением руки Хелена собирает своих сторонников. И они вместе идут к выходу. Линнея стоит не двигаясь, пытаясь заставить сердце работать. Легкие — перекачивать воздух.

— Линнея… — Голос Ванессы возвращает ее к реальности. Линнея оборачивается и видит неподалеку Ванессу и Мину. Никто из них не говорит о происшедшем ни слова. Что тут скажешь?

Возле актового зала Мину, Линнею и Ванессу поджидает Анна-Карин.

— Надо поговорить, — говорит Анна-Карин.

— Давай, но не здесь, — отвечает Мину.

В коридоре полно учеников, никто не торопится на занятия. На долю секунды у Мину срабатывает старый рефлекс — надо бежать, чтобы не опоздать на урок, но Мину тут же одергивает себя. Учитель биологии, рассеянный Уве Пост, вряд ли заметит ее отсутствие, он до сих пор не может запомнить, как ее зовут.

Девочки спускаются по лестнице в женский туалет возле столовой и удостоверяются, что их никто не подслушивает.

— Вы понимаете, что происходит? — в растерянности спрашивает Мину.

— Что-то явно происходит, — отвечает Ванесса. — Но никакой магии я не почувствовала. А вы?

Анна-Карин и Линнея качают головой. Мину пожимает плечами.

— Я вчера была в их центре. Нас туда зазвала мамина старая знакомая. И тоже ничего такого не заметила. Хотя то, что она делает, трудно отличить от магии, если вы понимаете, что я имею в виду.

Мину прекрасно понимает, что имеет в виду Анна-Карин. Она и сама едва не поддалась массовой истерии, захлестнувшей публику в актовом зале. Неужели и после этого Густав не поймет, что «Позитивный Энгельсфорс» — настоящая секта.

— Странно, — подхватывает Линнея. — В пятницу Адриану выгоняют, а сегодня Томми Экберг уже директор и сразу приглашает в школу Хелену и ее «ПЭ».

— Я видела его в офисе «Позитивного Энгельсфорса», — говорит Анна-Карин.

— Думаете, Хелена подстроила увольнение Адрианы? — спрашивает Мину.

— А может, это Совет? — предполагает Анна-Карин.

— Зачем Совету ее выгонять? — В голосе Ванессы звучит сомнение.

— Может, они заподозрили, что Адриана их обманывает? — объясняет Анна-Карин. — Она ведь тайно звонила Мину.

— Не знаю, — неуверенно говорит Мину. — Если бы Адриану снял Совет, они вряд ли бы выбрали на роль директора Томми. Им нужно держать школу под контролем. Это ведь «прибежище зла» и всякое такое.

— Блин! — воскликнула Линнея. — Как я сразу не доперла! Отец Элиаса — шишка в муниципалитете, ему ничего не стоило сделать так, чтобы Адриану выгнали.

Мину тоже разозлилась, что не сразу увидела очевидное. Кристер Мальмгрен занимает высокий пост в муниципалитете и имеет в городе репутацию человека, который не остановится ни перед чем для достижения своей цели.

— Точно, — кивнула Мину. — Они же упоминали, что это связано с Элиасом и Ребеккой.

— Но Хелена действительно хочет помочь людям, — сказала Анна-Карин.

— Ну ты наивная! — фыркнула Линнея.

— Успокойся! — остановила ее Ванесса. — Анна-Карин ведь не видела то, что произошло после встречи.

Мину рассказала Анне-Карин про разговор Хелены с Идой и Эриком и ее стычку с Линнеей. Повторять слова Хелены не поворачивался язык.

— Господи, ну хоть бы что-нибудь из того, что кажется хорошим, и вправду было хорошим! — вздохнула Анна-Карин.

«Не забывай, мы в Энгельсфорсе», — хотелось сказать Мину.

— Наверно, Матильда предостерегала нас от Хелены, — предположила Линнея.

— Возможно, — согласилась Ванесса. — Или от Совета. Или от них обоих. Или от чего-то еще, чего мы еще не заметили.

* * *

— Похоже, что это я? — спросила Оливия, подняв вверх свой рисунок.

Им задали передать на листе бумаги свое настроение, и Оливия, как всегда, нарисовала автопортрет. Из огромных глаз льются большие черные слезы. Над головой лезвие бритвы, вырезающее на небе кровавые полосы.

— Думаю, никто не ошибется. Кроме тебя, такое вряд ли кто нарисует, — сказала Линнея.

Оливия подняла на нее глаза и посмотрела особым, свойственным только ей взглядом. В такие моменты она решала — обидеться или засмеяться.

На этот раз она решила улыбнуться.

— А что у тебя?

Линнея неохотно протянула Оливии рисунок, надеясь, что она не попросит его объяснить.

На листке было нарисовано сердце из цветов, романтический букет. В самом центре которого лежало кровоточащее человеческое сердце.

Может, это преувеличение, но, думая про Ванессу, Линнея чувствовала именно так.

— Здорово ты рисуешь, — вздохнула Оливия. — По сравнению с твоими рисунками мои никуда не годятся.

Линнея закатила глаза.

— А что было в актовом зале? — спросила Оливия, раскрашивая волосы девушки на автопортрете ярко-синим цветом.