Прощание с кошмаром - Татьяна Степанова

Дождь барабанил по крыше крупной дробью, а может, град? Рухнувшее дерево перегородило дорогу — ехать можно было лишь вперед по проселку в ночь, рвущуюся молниями, где, взбесившись от смертного страха, выли деревенские собаки.

— Ты что, не понял, что это все нам?! — Белогуров орал, словно ему без наркоза ампутировали ногу. — Пусти меня! Он убьет нас тут! Ты видел:.., видел когда-нибудь такой ад?!

У него была истерика на почве алкоголизма (так решил про себя Дивиторский, не веривший в мистику и Божью кару). Бог был для него лишь абстрактным словом. Он никогда не задумывался, что это такое. Но этот небывалый, жуткий ураган напугал и его до полусмерти. Надо было выбираться любой ценой, пока машину не придавило очередной вывернутой с корнями вековой березой. Он с ненавистью глянул на бьющегося в истерике Белогурова и внезапно, со всего размаха (так же, как некогда сам Белогуров Женьке) въехал ему в челюсть кулаком. Лишь бы заглох, зараза, отключился, перестал выть и причитать хоть на минуту!

Магнитола при каждом грозовом разряде издавала хриплый треск, он в бешенстве саданул кулаком и по ней — треснула пластмассовая панель. Нажал на газ — «Хонда», вихляя по мокрому асфальту, с визгом и скрежетом ринулась вперед — в непроглядный мрак: в домах погасло электричество. Потухли разом и все дорожные фонари.

Они вернулись домой в Гранатовый переулок лишь под утро — Москва представляла собой точно пейзаж после битвы. Из-за поваленных ветром деревьев и рекламных щитов не по всякой улице можно было проехать.

Лекс, напуганная грозой до полусмерти, напоминала мокрого, зареванного звереныша. Женька же, когда Егор выпустил его на волю, только с изумлением таращился в окно на сломанные по всему переулку тополя.

В половине четвертого утра, когда от урагана остались лишь жуткие воспоминания, они все легли спать — дом погрузился в тишину, Белогуров, кое-как пришедший в себя после нокаута, выпил целую бутылку коньяка — словно это был чай, стакан за стаканом. Он проспал как мертвый до полудня.

Его не разбудил тот телефонный звонок. Трубку снял и вел разговор, имевший такие странные последствия, Егор Дивиторский под любопытным и вместе с тем отрешенным взглядом брата.

— Никита, ты выезжал от руководства на кражу икон в Стаханове? Отлично. Значит, это тебя тоже заинтересует…

У Николая Свидерко была такая вредная манера не договаривать фразы. Колосов приехал в ГУВД Москвы на совещание совместного оперативного штаба, созданного по «делу обезглавленных», куда теперь входили и сотрудники МУРа, и отдела убийств уголовного розыска области. Совещание затянулось, Затем они со Свидерко, который курировал это дело от «москвичей», подводили вместе с аналитической группой наработанные итоги. Самым важными из них, на взгляд Свидерко, было то, что, наконец-то личности всех жертв установлены и документально подтверждены. Из Ташкента пришел долгожданный ответ на отдельное поручение, содержащий протоколы допросов родственников Рахмона Рахмонова. Посольство Вьетнама подтвердило личности погибших в Чудинове сограждан. Пришли ответы и по кощеевскому корейцу. Он оказался Кимом Ли Вангом, уроженцем Йошкар-Олинской области. Как ни парадоксально для махрового наркокурьера, это был парень из довольно интеллигентной семьи (мать — художница, отец — врач), учившийся на третьем курсе медицинского института.

Сотрудники отдела по борьбе с незаконным оборотом наркотиков пытались, насколько это было возможно, проработать возможные преступные связи Кима Ли Ванга в столице. В Йошкар-Оле местные сыщики провели даже несколько рейдов по притонам, поприжали наркоту. Но узнать какие-либо сведения о том, от кого и к кому кореец-челнок вез в Москву героин, так и не представилось возможным.

Наркоцепочка, как это часто и бывает, полностью оборвалась вместе с гибелью курьера.

Однако Колосов и Свидерко были почта уверены: героин никак не связан с последующей страшной гибелью студента-медика. Но любой пробел в раскрытии — это минус в оперативной работе. А кто из сыщиков останется доволен такими минусами, когда и плюсов-то кот наплакал? Из полученной по этому делу информации старались выжать все, что возможно. Аналитическая группа работала над многими неясными вопросами, в том числе пыталась смоделировать психологические портреты предполагаемых убийц.

Но Колосов в эти отвлеченные виртуальные грезы верил мало. Слушал умненьких ребят с университетскими значками на мундирах, смотрел в компьютер; аккуратно подшивал распечатки в папочку. Общие фразы этого самого «моделирования» он и так знал без умствования аналитиков. А самого главного, того, что его сейчас интересовало больше всего, эти компьютерные гении ему не сообщали. Два главных вопроса: «Каков мотив преступления?» и «На чем конкретно следует цеплять убийц?» тонули в туманных фразах типа: «с большей степенью вероятности», «предположительно» и «есть версия».

Короче — голова от аналитиков пухла. А туг еще…

Они сидели в кабинете Свидерко, утонув в ворохе бумаг, как вдруг тому позвонили из дежурной части розыска.

— Это из нашего антикварного отдела. Начальник Кревицкий — тебя. Такой жук, ты построже с ним, — Свидерко прикрыл ладонью трубку щегольского радиотелефона (среди аппаратов связи на столе и на компьютерной стойке это был пятый по счету). — Говорит, к ним тип какой-то обратился. Вроде дает информацию. Ему, мол, вещи предложили краденые, как он подозревает. Ну и.., обратился, в общем, сигнализирует. Описал те предметы. Три иконы. Кревицкий по банку данных похищенного прокрутил скоренько. Вроде ваши это вещи с кражи из Стаханова. Говорит, с Байко (это был начальник областного антикварного отдела) пытался связаться, а тот где-то на выезде. А дело вроде срочное. Узнал, что ты у меня в гостях, ну и… На, потолкуй с ним лично. — Он протянул трубку коллеге.

Ситуация, как понял Колосов из энергичных объяснений Кревицкого, действительно складывалась весьма интересная в оперативном плане. И реагировать надо было решительно и быстро. «Жук» Кревицкий преотлично знал, что стахановский случай — не дело Москвы «по территориальности». И решил скорехонько подключить к нему областных коллег, чтобы не отбивать у них хлеб и не рваться самому. В столице и своих дел предостаточно, пусть область по своей краже сама рукава засучивает.

Но в принципе-то он сделал доброе и благородное дело: переадресовал важного свидетеля, и Колосов высказал ему свое личное «мерси» за это и низко поклонился в ножки. Хотя…

Хотя лично ему вся эта антикварная эпопея начала порядком надоедать. Из поездки в Стаханове и кропотливой работы с фетишистом Куренковым вышел, как и следовало ожидать, мыльный пузырь. Фетишиста забрали в психиатрическую больницу. Колосов не поленился съездить туда, беседовал с врачом. Вместе они потом битых три часа «исследовали феномен»: Куренков неохотно отвечал на вопросы, раза три ударился в истерику, а их настойчивый интерес к отрубленным цыплячьим и кошачьим головкам полностью игнорировал, замыкаясь в себе.

Версия его возможной причастности к серийным обезглавливаниям, какой бы смехотворной она ни казалась, все же оставили в стадии разработки. Увязнуть же еще по уши и в разборках с кражей икон — совершенно не входило в планы отдела убийств и его начальника. Но Колосов знал: областные антикварщики в запарке. Два дня назад отделом задержана группа гастролеров из Тулы, промышлявших по подмосковным деревням как раз таким вот иконокрадством. А в розыске есть два основных неписаных правила: помоги занятому коллеге, и придет время, когда он поможет тебе. И второе, самое главное: за дело, на которое ты выезжал лично, ты лично и несешь ответственность до самого конца. Так что…