Белые лодьи - Владимир Афиногенов

Византийские летописцы, до последней степени влюблённые во всё чудесное, тщательно собрали и поведали нам все предзнаменования, возвещавшие будущее величие Василия-македонянина.

Когда он покинул деревню, отправившись в 840 году в столицу Византии, ему было двадцать шесть лет. Это был малый высокого роста, со здоровыми мускулами, могучего телосложения. Густые вьющиеся волосы обрамляли его красивое энергичное лицо.

Вот как рисуют летописцы его приход в Константинополь.

Бедно одетый, с котомкой и посохом, он вечером в воскресенье вошёл в город через Золотые ворота. Усталый, весь в пыли, улёгся у входа в церковь святого Диомида и тут же заснул.

Игумен ближайшего монастыря среди ночи, внезапно проснувшись, услышал голос:

— Встань и поди отвори церковные двери императору.

Игумен вышел наружу» Никого, кроме оборванца, спящего у входа в церковь, не нашёл и лёг спать.

И опять он услышал тот же голос, повторивший те же слова.

Раздосадованный игумен снова выходит наружу и снова никого, кроме этого нищего на паперти не видит.

И когда монах уже в третий раз собирался заснуть, то тут почувствовал удар кулаком под бок.

— Встань! — приказал голос. — И впусти того, кто лежит у дверей церкви, ибо он — император!

Весь дрожа, святой отец поспешает покинуть келью и, сойдя вниз, расталкивает спящего незнакомца.

— Да, господин, — отвечает тот, проснувшись, — что повелишь рабу твоему?

Игумен приглашает его следовать за собой, сажает за свой стол, а утром велит принять ванну и обряжает в новые одежды. А потом святой отец, взяв с Василия клятву, открывает ему будущую судьбу и просит быть отныне другом и братом.

Этим живописным рассказом и начинается первый выход на историческую арену Василия-македонянина, который так ловко устроил свою судьбу при Феодоре и Михаиле III, а через несколько лет после этого возвёл свой крестьянский род на византийский престол.

Но историки, жившие при дворе императора Константина VII, внука Василия, и сам Константин VII желали создать для основателя македонской династии приличную и даже славную генеалогию. По их словам знаменитый василевс происходил со стороны отца из царского рода Армении, по матери доводился родственником самому Константину Великому. В действительности же Василий родился в 812 году в окрестностях Андрианополя в семье бедных колонистов армянского происхождения, которая переселилась в одну из деревень Македонии, разорилась вследствие болгарской войны и осталась после смерти кормильца без всяких средств к существованию. Вот тогда-то и отправился Василий на поиски счастья в столицу Священной империи…

Македонянин снова услышал громкий голос патриция Кондомита и, очнувшись от дум, посмотрел вниз. Друнгарий, одной рукой обхватив мачту, другой поманил четырёх матросов и приказал им что-то, и те сломя голову бросились в кормовую часть. Потом он поднял голову, увидел в башне македонянина и попросил его спуститься. Василию очень не хотелось покидать удобного места, но ослушаться командующего флотом он, конечно, не мог. На палубе Константин Кондомит протянул ему руку, сказал:

— Сейчас матросы между мачтами укрепят навес, сшитый из дублёных конских шкур, нальют воды, и мы залезем туда. Это будет получше, чем сидеть у лучников. — И улыбнулся. Но улыбался он одними краешками губ, глаза оставались холодными и выражали надменность…

Василий подумал: «И у того гусака было столько же надменности. Патриций… Аристократ… Порода… Ну а если что, то мы и твою шею… между косяком и дверью!»

— Я всегда в походы беру с собой этот навес. Увидишь, он размера немалого; чтобы его сшить, нужно было забить двадцать лошадей… — продолжал друнгарий.

«Уж не издевается ли патриций надо мной, человеком крестьянского рода, зная о том, что я, царский конюший, люблю этих животных больше своей жизни? Но нет, кажется, нет, просто хвастается своей походной ванной».

И действительно, когда матросы налили в растянутый навес воды и патриций с Василием залезли в неё, то последний и сам по достоинству оценил придумку друнгария. Забортная вода приятно охолонула тело, и македонянин от удовольствия даже зажмурился; оно, это удовольствие, сейчас было разве что сравнимо с тем, какое он испытывал, находясь рядом со своей возлюбленной и покровительницей Даниелидой, очень богатой дамой знатного происхождения, благодаря которой Василий сумел сделаться важным господином и войти в высший свет.

Друнгарий тоже в блаженстве закрыл глаза и, по грудь закрытый прохладной водой, кажется, задремал. А Василий снова погрузился в воспоминания.

…Однажды в церковь святого Диомида пришёл, судя по одежде, знатный человек и, представившись родственником Феодоры и Варды, попросил его причастить. Василий, прислуживающий отныне святому отцу, уловил на себе пристальный взгляд незнакомца, а потом, после причастия, услышал следующее:

— Отче, а кто этот геркулес, которому бы не в церкви служить, а находиться в свите нашего Феофилица? Я ему давно обещал сделать подарок… А ну-ка, малый, подойди сюда! — И, пощупав его мускулы, он искренне воскликнул: — О-о-о! Да это будет самый лучший дар маленькому Феофилу!

Василий думал, что «маленький Феофил» — это какой-нибудь отпрыск царского рода ребяческого возраста, но каково было его изумление, когда он увидел перед собой, попав в роскошный дом, вполне зрелого мужа, но такого низкого роста, что придворные называли его не иначе как Феофилицем. Он любил иметь при себе в услужении высоких людей геркулесовской силы, которых одевал в великолепные шёлковые одежды, и ничто не доставляло ему такого удовольствия, как показываться публично со свитой своих гигантов. Василия он окрестил Кефалом — «крепкой головой», потому что на физическое состояние македонянина не оказывали действия всевозможные оргии и попойки, которые часто устраивал Феофилиц, следуя нравам и укоренившимся обычаям византийского двора. Объяснялось это просто: Василий, попав в дом царского отпрыска, начал действительно верить в свою высокую судьбу и поэтому старался как можно меньше сил растрачивать понапрасну в разгульных пиршествах, ловко выходя из них трезвым и здравомыслящим. Наутро, в отличие от других, голова у него работала ясно и мускулы тоже оставались свежими. Кефал!

У Феофилица были славные кони, македонянин полюбил их, и карлик сделал своего любимца конюшим. В этом качестве Василий и сопровождал своего хозяина в поездке в Грецию, куда Феофилиц отправился с поручением от Феодоры. Но по пути македонянин тяжело заболел, и маленький Феофил вынужден был оставить его в Патрасе. Тут-то на молодого красавца-силача обратила внимание богатая вдова Даниелида, уже зрелого возраста, имевшая не только взрослого сына, но уже и внука. Состояние её было велико, «богатство, скорее приличное царю, чем частному лицу» говорит летописец. Она владела тысячами рабов, необъятными имениями, бесчисленными стадами, сукнодельнями, на которых женщины ткали великолепные ковры и тонкие полотна. Дом Даниелиды ломился от золотой и серебряной посуды, а казнохранилище не вмещало слитков из драгоценного металла. Ей принадлежала большая часть Пелопоннеса, и она казалась царицей этой области. Она любила блеск и пышность: отправляясь в путешествие, не пользовалась ни повозкой, ни лошадью, а носилками, и триста молодых рабов сопровождали её и посменно несли на плечах. Она любила также красивых мужчин. И со всей пылкостью увядающей женщины набросилась на македонянина…