Николай II: жизнь и смерть - Эдвард Радзинский

А между тем в масонских ложах — царские министры, генералы, члены Государственного совета, думские деятели, крупные дипломаты, промышленники… П.Балк — министр финансов, Н.Покровский — министр иностранных дел, Н.Поливанов — военный министр, генералы В.Гурко, А.Крымов, Н.Рузский, шеф жандармов К.Джунковский и т.д. Нет, нет, они не хотят революции, но хотят перемен. Так что и здесь все ограничивается крамольными разговорами.

«Сделано было много для того, чтобы быть повешенным, но так мало для реального осуществления планов», — скажет впоследствии один из главных оппозиционеров, думец Гучков.

Гучков пытается делать практические ходы: он хочет подготовить переворот к марту, когда к Петрограду будут подтянуты верные Думе воинские части. Чтобы избежать кровопролития, он планирует перехватить на железной дороге царский поезд и заставить царя в вагоне отречься от престола. Но никто из крупных военных (кроме Крымова) не примкнул к его заговору. «Я никогда не пойду на переворот — я присягал» — эту фразу председателя Государственной думы Родзянко могли повторить тогда многие…

Французский посол после обеда в ресторане с банкиром Путиловым и бывшим премьером графом Коковцовым записывает обычный застольный разговор тех дней:

Коковцов: — Мы идем к революции.

Путилов: — Мы идем к анархии. Наш человек не революционер, он — анархист… У революционера есть воля к восстановлению — анархист думает только о разрушении…

Понимали, философствовали… и шли к катастрофе. Все, как у Чехова в «Вишневом саде».

В это время начальник охранного отделения в Петрограде подавал бесконечные доклады министру внутренних дел Протопопову.

9 января: «Тревожное настроение революционного подполья и общая распропагандированность пролетариата».

28 января: «События чрезвычайной важности, чреватые исключительными последствиями для русской государственности, не за горами».

5 февраля: «Озлобление растет… Стихийные выступления народных масс явятся первым и последним этапом на пути к началу бессмысленных и беспощадных эксцессов самой ужасной из всех анархической революции».

Все эти доклады министр внутренних дел Протопопов с легкой душой клал под сукно. Ведь императрица сказала: «Революции в России нет и быть не может. Бог не допустит…»

Из дневника Николая:

«29 января. Воскресенье… Днем погулял и поработал в снегу… В 6 часов принял старого Клопова».

Да, это был тот самый Клопов, который когда-то на заре его царствования уже приходил к нему. Тогда он хотел рассказать ему народную правду… И вот теперь он пришел еще раз, чтобы спасти любимого царя.

После революции Клопов работал тихим бухгалтером и умер в 1927 году. В архиве Клопова осталась запись этой аудиенции: он говорил царю об эгоизме двора, о преступных действиях правительства. Николай слушал его со странной улыбкой, он будто отсутствовал. Клопов ушел испуганный непонятным равнодушием сидевшего перед ним усталого человека.

В это время друг юности Николая Сандро пишет письмо царю. Пишет в несколько приемов, не решаясь отослать.

Из дневника:

«10 февраля… В 2 часа приехал Сандро и имел при мне в спальне долгий разговор с Аликс».

Аликс приняла Сандро в постели, была нездорова. Сандро поцеловал руку, ее губы коснулись его щеки.

Он хотел говорить с нею с глазу на глаз, но… Ники остался. Она боялась разговора наедине.

Что сказал Сандро? Впоследствии Александр Михайлович изложил это в своих воспоминаниях. Но все мы крепки задним умом. Так что вернее воспользоваться письмом, которое он написал Николаю тогда, в те дни…

Отрывки из этого письма:

«Мы переживаем самый опасный момент в истории России… Все это чувствуют: кто разумом, кто сердцем, кто душою… Какие-то силы внутри России ведут тебя и, следовательно Россию, к неминуемой гибели. Я говорю „тебя и Россию“ вполне сознательно, так как Россия без царя существовать не может, но нужно помнить, что царь один таким государством, как Россия, править не может… Немыслимо существующее положение, когда вся ответственность лежит на тебе одном… События показывают, что твои советчики продолжают вести Россию и тебя к верной гибели…» — повторяется Сандро. «Приходишь в полное отчаяние, что ты не хочешь внять голосам тех, которые знают, в каком положении находится Россия, и советуют принять меры, которые должны вывести нас из хаоса… Правительство сегодня тот орган, который подготавливает революцию. Народ ее не хочет, но правительство употребляет все возможные меры, чтобы сделать как можно больше недовольных, и вполне в этом успевает. Мы присутствуем при небывалом зрелище революции сверху, а не снизу».

Сандро умолял Аликс ограничиться домашними делами, Аликс его прервала. Он продолжал. Она повысила голос — он тоже. На протяжении бурного разговора Ники молча курил. Сандро ушел, пообещав, что однажды она признает его правду. Он поцеловал ей руку на прощание, но ответного поцелуя уже не получил.

Из всей беседы с Сандро Аликс поняла одно: они хотят удалить Протопопова, которого завещал им «Старец». Она была в ярости: надо разогнать Думу, а не удалять от престола преданных людей.

Но в этот день Николаю пришлось еще многое услышать.

«Гулял с Марией, у Ольги заболело ухо. До чая принял Родзянко», — как всегда лаконично, записал он в дневнике череду событий этого дня.

Разговор с Родзянко был угрожающим. Обычно сдержанный, «толстяк» Родзянко — неузнаваем.

Родзянко: — Смена лиц, и не только лиц, но и всей системы управления является неотложной мерой.

Николай: — Вы все требуете удаления Протопопова… А ведь он был товарищем председателя в Думе… Почему же теперь вы все его так ненавидите?

Родзянко: — Ваше Величество, мы накануне великих событий, исхода которых уже предвидеть нельзя… Я полтора часа вам докладываю, но по всему вижу, что уже избран самый опасный путь — разогнать Думу… Я убежден, что не пройдет и трех недель, как вспыхнет такая революция, которая сметет все и вы не сможете царствовать…

Когда Родзянко входил в кабинет к царю, он повстречал знакомого нам слугу Александра Волкова и попросил его заметить, сколько он будет в кабинете Государя.

Когда взволнованный председатель Государственной думы вышел из кабинета, Волков сказал: «Вы были у Его Величества ровно 26 минут».

Родзянко отдал свой портфель скороходу, который ждал его, чтобы нести портфель до кареты, и безнадежно махнул рукой: «Теперь уже все равно, теперь уже все кончено».

Но Родзянко был не прав — разговор этот произвел впечатление. Николай сдался. И вскоре старик премьер Голицын вернулся домой из Царского Села необычайно счастливый и радостный. Николай вдруг сам пожелал обсудить вопрос об ответственном министерстве. Он объявил Голицыну, что собирается явиться в Думу и объявить свою волю: «О даровании России министерства, ответственного перед русским парламентом».