Тропинки к паучьим гнездам - Артур Х. Рикка

ДРУГА! БРАТА! Того единственного, кому надо открыться без остатка! … И он медленно приподнял веки…

На него смотрели глаза. Именно такие, которые должен иметь обладатель этого родного голоса. Добрые глаза Святого, чье лицо светилось необычайной добротой. Он ощутил легкость! … И улыбнулся счастливой улыбкой:

— …Слышу… Да… — счастливо и завороженно прошептал он, глядя прямо перед собой расширенными зрачками.

Никогда в жизни он не чувствовал себя так хорошо… До сегодняшнего дня он считал себя атеистом, но сейчас, глядя в эти глаза, полные божественной любви и искренности — понял, что ошибался. Он понял, как давно хотел все рассказать именно ЕМУ! Он понял, как близок к очищению! Он расскажет все, и его поймут! …

— Алексей, как себя чувствуешь? — голос прошелестел, как весенний теплый дождь, как крылья тысяч бабочек, которых он случайно вспугнул на лугу в детстве, на даче у бабушки. Стало тепло на душе, как будто вернулся в далекое прошлое, домой к маме… как хорошо…

— Прекрасно чувствую, — прошептал он счастливо.

— А как сейчас себя чувствуешь? — детали вокруг стали четче. Голос стал звучать чуть громче, но от этого не менее искренне и проникновенней.

— Очень хорошо! … А ты как?..

Лицо растянулось в доброй, искренней улыбке:

— Я тоже хорошо. Давай поговорим…

— Конечно! Я хочу поговорить! Поговори со мной… пожалуйста…

— В здании, кроме охраны, есть еще кто-нибудь?

— Нет… когда мы встречаемся с Викой… никого нет… — блаженно улыбаясь, с простоватой хитрецой мальчугана на лице, ответил он.

Это прекрасное лицо то расплывалось, то опять становилось четче. Ощущения менялись, то фокусируясь, то опять чуть теряясь в дымке, но чувство тепла и уюта не исчезало…

— Алексей, расскажи в котором часу встреча с генералом? Ты слышишь меня? …

Он слышал все! … И, конечно, он должен рассказать и ответить на все вопросы. А кому же еще, как не самому близкому человеку!?…

Он рассказал про время встречи, про то, как и при каких обстоятельствах они встречаются, про телефон с единственным номером в памяти, который находится у него в кармане, и как его использовать. Он рассказал, где генерал хранит свое табельное оружие, и про Федора, водителя, которого он отпустил помыть машину на мойке у армян…

Господи, какое блаженство он испытал, когда говорил! Он как будто очищался! Он не хотел останавливаться, чтобы собеседник вдруг не отвернулся от него и не перестал его слушать…

— Алексей, когда сменяются наблюдатели в мониторной комнате?

— Каждые восемь часов, — счастливо улыбаясь, ответил он.

— Когда тебя ожидает Федор?

— Где-то через полтора часа…

— Конкретнее, Алексей. Скажи время… — настаивал прекрасный голос.

— Обычно к 17.00 я выхожу…

Он услышал, а может ему послышалось, отдаляющееся «Отлично». Он хотел рассказать еще многое о своем детстве на берегу Клязьмы, о своей первой любви, которую так и не смог забыть, о том, как до омерзения боится пауков… рассказать одну веселую, и одновременно постыдную, историю, о которой знают только в архивах «конторы», как ему пришлось с целью вербовки стать геем, работая в вашингтонской резиденции… Но его накрыла глубокая темнота, и постепенно пульсация желаний затихла…

16

Я в прострации наблюдал на мониторе за схваткой Степана с полковником. Когда тело Кравцова обмякло и упало на пол, старик поднес палец к уху, и у меня в голове раздался его голос:

— Запри входную дверь на замок, оставь в мониторной все, как есть и приходи сюда.

Я послушно вышел в коридор, запер входную дверь на два щелчка и подошел к двери номера, где, я был уверен, меня ожидают новые ужасы. Мой мозг, как замороженный, не способен был больше эмоционально реагировать на происходящее, и я просто отстраненно фиксировал череду событий, молча и тупо выполняя приказы, звучащие в моей голове из наушника.

Когда я вошел в номер, тело полковника уже лежало на кровати, и на локтевом сгибе старик заканчивал устанавливать пластиковый катетер с синим колпачком. Под рукой Кравцова валялась уже не нужная силиконовая трубочка, использованная, по-видимому, в качестве жгута. В комнате остро воняло какой-то химией.

— Это запах Хлорэтила, — не отвлекаясь от работы, сказал старик, реагируя, наверное, на звук моего судорожного вдоха. — Скоро станет слабее. Возьми тряпку, там на полу и выбрось в другую комнату. Любую комнату… здесь никого не должно быть. Я молча взял остро пахнущую тряпку и вышел из номера, стараясь не смотреть на кровать.

Когда я вернулся, старик со шприцом в руках, наполненным белым содержимым, мило беседовал с полковником. Время от времени он вводил шприцом препарат через катетер и продолжал тихим, вкрадчивым и доброжелательным голосом задавать вопросы. Кравцов лежал на кровати с выражением абсолютного блаженства на лице. Его мутный взгляд выражал восторг, умиление и какое-то по-детски щенячье восхищение своим собеседником.

«… к 17.00 я выхожу…» … голос полковника звучал совершенно счастливо и как-то заискивающе.

«Отлично». Старик произнес это слово, как будто поставил точку. Он взял заполненный шприц и полностью ввел его содержимое в вену. Новая волна ужаса начала подниматься во мне. Я не хотел видеть продолжение этого «представления», но парализованный зрелищем, не мог отвести взгляд.

За первым шприцем последовал второй, за вторым третий. Коробка с ампулами была полностью опустошена. Кравцов перестал дышать, и вместе с наступившей синюшностью, его счастливая улыбка превратилась в жуткую гримасу. Глаза остекленели, голова безвольно запрокинулась.

Ноги мои стали ватными, и я понял, что если не сяду в кресло, то потеряю сознание. Старик повернулся ко мне:

— Вставай. Вставай быстро!

Я безвольно мотнул головой. Этот престарелый ангел смерти, так равнодушно по-деловому раздающий небытие, внушал мне не меньший ужас, чем все остальное, происходившее со мной в последнее время.

Старик повернулся к столику с напитками, стоящему в центре номера. Подошел к нему, взял бутылку «Макаллана», налил почти полный бокал и протянул мне.

— Быстро выпей. Мы теряем время. Ты не опьянеешь. Адреналин не позволит. Пей до дна… Просто собьет панику, и ты успокоишься.

Он произнес это голосом доктора, прописывающего лекарство.

Я взял из его рук бокал. И, не ощущая ни вкуса, ни запаха, просто осушил его одним судорожным глотком. Волна тепла прокатилась сверху вниз.

Старик подошел ко мне и потянул за плечи. Я привстал, с безотчетным ужасом следя за его руками.

— За мной. В комнату слежения.

Пока я медленно вставал, он быстро собрал в барсетку пустые ампулы и шприцы, провел тряпкой, смоченной спиртом по каким-то, только ему ведомым поверхностям, открыл дверь и нетерпеливо посмотрел на меня. Мы вышли из номера, который так успешно Степан превратил в склеп для двоих.

В комнате наблюдения