Тварь - Микки Спиллейн

— Майк! Ну, ты даешь! Ей-богу, ведь тебя, считают врагом общества номер один!

— Майк!

— Привет, Ланселот. Привет, Рокси. Дай-ка я тебе помогу.

— Ох, я ведь не калека, — рассмеялась она. — Немножко трудно на лестнице, но на ногах-то я держусь.

— Что случилось, Майк? — Растон улыбнулся. — Вечером сюда позвонили, и все полицейские уехали. С тех пор мы не видели ни одного. Я так боялся, что тебя убили или еще что. Мы думали, что тебя поймали.

— Да, это было совсем рядом, малыш, но меня даже не поцарапали. Всё кончено. Ко мне нет никаких претензий, скоро можно будет ехать домой.

Билли Паркс, закуривавший сигарету, застыл. Его руки начали едва заметно дрожать, и ему стоило труда ухватить кончик сигареты. Растон спросил:

— Значит, полиции ты больше не нужен, Майк? — я покачал головой. С коротким радостным восклицанием он подбежал ко мне и обхватил руками в крепком пожатии. — Вот здорово, Майк, я так рад!

Я потрепал его по руке и криво улыбнулся.

— Н-да, я снова почти честный человек.

— Майк...

Голос Рокси звучал как скрежет рашпиля по дереву. Одной рукой она сжимала халат на груди, другой старалась убрать прядь волос, лезшую в глаза.

— Кто... кто это сделал, Майк?

Билли ждал, Рокси ждала. Я слышал, как Харви задержался за дверью. Растон озадаченно переводил взгляд с них на меня. Воздух в комнате был заряжен электричеством.

— Завтра узнаешь, — сказал я.

Билли Паркс уронил сигарету.

— Почему не сейчас? — выдохнула Рокси.

Я достал из Кармана сигарету и сунул ее в зубы. Билли нашарил свою на полу и дал мне прикурить от нее. Я глубоко затянулся. Рокси, бледнея, закусила губу.

— Иди-ка ты лучше к себе в комнату, Рокси. Ты не особенно хорошо выглядишь.

— Да... да. Я лучше пойду. Извини. Я и правда не очень хорошо себя чувствую. Лестница...

Она не договорила. Пока Растон помогал ей подняться, я молча стоял рядом с Билли. Через минуту мальчуган вернулся.

— Как ты думаешь, Майк, с ней будет все в порядке?

— Думаю, да.

Билли погасил окурок в пепельнице.

— Я иду спать, Майк. День был нелегкий.

Я кивнул.

— Ты тоже ложишься, Растон?

— Что это на всех нашло, Майк?

— Нервничают, должно быть.

— Да, наверное так, — его лицо прояснилось. — Давай я для них сыграю. Я не играл с тех... с той ночи. Но мне хочется сыграть, Майк. Как ты думаешь?

— Конечно, валяй.

Он улыбнулся и выбежал из комнаты. Я слышал, как он двигает табурет и поднимает крышку рояля, а в следующий момент сильная мелодия классической пьесы наполнила дом. Я сел и стал слушать. Она была то веселой, то серьезной. Его пальцы бегали по клавишам, повинуясь прихотливой фантазии. Под такую музыку хорошо думается. Я прикурил новую сигарету от окурка первой, спрашивая себя, как действует музыка на убийцу. Дает ли она ему ощущение жути? Или каждая нога — часть его траурной темы? Кончилась третья сигарета, а я все ждал, задумавшись. Музыка изменилась, теперь в ней звучала живая, вольная песня. Я погасил окурок и встал. Пора повидать убийцу.

Я взялся за ручку, повернул ее, ступил в комнату и запер за собой дверь. Убийца улыбался мне улыбкой, значение которой я был не в силах постичь. Улыбка выражала не отчаяние, не поражение, а скорее торжество. Убийца не смеет так улыбаться. Звон колоколов у меня в голове нарастал вместе с музыкой в бурном марше. Я сказал убийце:

— Хватит играть, Растон.

Музыка не прервалась. Наоборот, в ней нарастала сила и воодушевление, в то время как Растон Йорк извлекал из клавиатуры симфонию, творя вызывающую увертюру к смерти. В ней слышался ритм моих шагов, когда я шел к креслу и садился. Лишь после того, как я вытащил из кобуры пистолет, музыка стала утихать. Она захлебнулась в грохочущем хаосе минорных аккордов.

— Значит, вы разгадали меня, мистер Хаммер.

— Да.

— Пожалуй, в последнее время я ожидал именно этого.

Он совершенно непринужденно закинул ногу на ногу, едва взглянув на пистолет в моей руке. Стискивая губы, я чувствовал, как во мне нарастает гнев, толкая к той грани, за которой перестаешь владеть собой.

— Ты — убийца, дружок, — сказал я. — Ты — кровожадный, полоумный, маленький мерзавец. Это до того невообразимо, что я сам едва могу поверить, что это так. Ты все хорошо запланировал, приятель. Ну, еще бы, ведь ты гений. Я забыл об этом. Об этом все забыли. Тебе только четырнадцать, но ты утрешь нос любому ученому или президенту.

— Благодарю вас.

— У тебя отточенный ум. Твоя способность планировать, сопоставлять и предвидеть превосходит всякое воображение. Я вывихивал себе мозги, стараясь отыскать убийцу, а ты в это время, должно быть, за бока держался от смеха. Ты отлично знал, что откроется после смерти Йорка: серия преступлений и мелких личных счетов... Собери их вместе и получится такое поганое месиво, какого еще никогда не стряпали. Но тебе бы не пришлось за это поджариваться. О, нет... Только не тебе. В случае разоблачения, самое худшее, что могло тебя ждать — это суд для несовершеннолетних. Ты ведь так думал, верно? Черта с два!

Да, ты еще ребенок, но ум у тебя мужской. Потому я и говорю с тобой, как с мужчиной. Потому и убить тебя могу, как мужчину.

Он сидел неподвижно. Если он боялся, это проявлялось только в биении голубой жилки на лбу. На его губах по-прежнему играла улыбка.

— Будучи гением, ты, наверное, считал меня дураком, — продолжал я. С каждым словом мое сердце билось все быстрее и сильнее, пока меня не переполнила ненависть. — Дошло до того, что я и сам стал считать себя дураком. Как же иначе? Стоило мне повернуться, случалось что-нибудь до того нелепое, что это невозможно было хоть как-то увязать со всем остальным, и все же, в известном смысле, такая связь существовала. Гент-младший и Элис. Братья Грэхем. Каждый старался откромсать для себя кусок пирога. Каждый был занят своей маленькой личной проблемой и не имел понятия об остальном. Отличная для тебя ситуация.

Но, пожалуйста, не думай, что я вел себя глупо, Растон. Единственная глупость, которую я допустил это когда я назвал тебя Ланселотом. Если мне доведется где-нибудь встретить доброго рыцаря, я попрошу у него прощения. Но в остальном, Растон, я действовал не так глупо. Я узнал, что Грэйндж была чем-то опасна Йорку... Власть ей давал тот факт, что она одна знала о подмене. Йорк, стареющий ученый, хотел иметь наследника, которому мог бы передать свои знания... но его сын умер. И что же тогда он сделал? Он взял мальчишку, рожденного от отца-преступника, которому расти бы в сточной канаве, и сделал из него гения. Но прошло время, и гений стал задумываться и ненавидеть. Почему? Только тебе это известно.