Феррус Манус: Горгон Медузы - Дэвид Гаймер

Готовясь рвануться вперед, Манус перехватил молот двумя руками, но снова услышал поскрипывание под горжетом.

— Что еще?

— Посмотрите вверх, мой господин примарх.

Феррус удивленно заворчал, но продолжил выполнять собственную команду и врезался в ряды гардинаальцев. Могучий примарх смял их, как «Лэндрейдер» на полном ходу.

— Акурдуана? Где ты был?

— Поднимите взгляд.

Мануса обстреляла автоматическая турель с мультилазером, установленная на линии укреплений в нескольких метрах от него. Доспех принял на себя шквал лучей, Сокрушитель вбил многоствольное орудие в треногу. Потом Феррус вскинул глаза.

Капитан 2-й роты мелькал на вершине командной башни, как пурпурный огонь маяка. Он метался вокруг основания параболической антенны, но при этом словно и не двигался вовсе. Несмотря на недавнюю рану Акурдуаны, его мечи неуловимо порхали и насмерть жалили гардинаальских солдат, врывавшихся на крышу в надежде прикончить легионера.

— Как ты туда попал?

— Когда ты — один из всего лишь двух сотен, то быстро узнаёшь, что один боец способен забраться туда, куда не проникнет тысяча. — Канал связи на мгновение заняли шумные выдохи и лязг стали. — Да, Третий легион тоже несет потери, но, по милости Императора, не такие большие.

— Можешь вывести антенну из строя?

— У меня все под рукой, — усмехнулся капитан. — Считайте мою клятву исполненной. Однажды вы станете великим регентом Императора, но давайте надеяться, что Ему никогда не будет нужен таковой.

— Акурдуана, что ты…?

Связь оборвалась. Феррус пару секунд неистово старался вновь открыть канал со своей стороны, но затем резко прекратил попытки.

Они вдруг стали поразительно бесполезными.

У рокритового основания параболической антенны полыхнула белая вспышка. Едва заметный снизу огонек, не больше искорки, но от него разошлась ударная волна, которая пробежала по тарелке отражателя, распыляя на своем пути кладку и металл. Вслед за ней взметнулось грибовидное облако пламени, испепелившее все частицы вещества, которые в течение мига между детонацией и приходом огня еще сохраняли очертания цельного объекта. Теперь он распался.

Догнав фронт волны, раскаленный шар отразился вниз. Верхние сто метров башни взорвались, словно в ней только что родился медузийский элементаль.

Все, кто сражался внизу, ненадолго застыли, ошеломленные внезапностью и размерами пламенного выброса. Изможденные Астартес подняли головы, и визоры их шлемов затемнились, обеспечив хозяевам четкость обзора при наблюдении за разрастающимся ярким заревом. Манус ощутил, что сияние жжет его металлические глаза. Гардинаальцы тоже смотрели вверх.

— Мой господин, сигналы платформ исчезли. Думаю…

Зарычав, Феррус отключил связь с командиром флагмана.

Капитуляция началась с одного солдата.

Кто-то из пехотинцев, дававших отпор ветеранам Сорргола под началом Дюкейна, бросил винтовку к ногам лорда-командующего. Примеру солдата последовал его взвод, затем рота и батальон. Когда лязг падающего оружия докатился до расчетов орудий на сторожевых постах и экипажей поврежденных боевых машин, он уже превратился в вал, которому никто не мог противостоять. Окруженные им владыки Гардинаала наконец сдались под его напором и отключили боевые системы. Их доспехи-шагатели съежились с шипением гидравлических приводов. Силовые щиты затрещали и отключились.

Прикрыв глаза рукой, Манус надавил пальцами на виски и заворчал.

Он почувствовал, как возвращается мигрень — стремление причинить боль другим, чтобы отомстить за боль, причиненную ему. Но примарху вспомнилась древняя терранская поговорка о том, как человек отрезает себе нос, чтобы досадить лицу.

Гневно выдохнув, Феррус отдал последний приказ — приказ, который навсегда останется символом приведения Гардинаала к Согласию:

— Заканчиваем.

Астартес X легиона в лучших доспехах стояли навытяжку по центуриям, плотными квадратами из десяти рядов по десять бойцов. Их отшлифованная и отполированная броня сверкала, как стекло. На ней уже закрепили лавровые венки. Мерцала серебристая отделка. Воины сжимали болтеры в кулаках, безупречно черных или отливающих холодной сталью имплантатов, смазанной маслом. Оружие сияло под светоносными геммами Учебного зала так, словно каждый космодесантник держал важную для него вещь из серебра.

В каждой десятой центурии виднелись небольшие вставки других цветов — боевые братья Ультрамаринов и Детей Императора. Всего здесь собрались триста центурий Легионес Астартес в блеске славы, но если бы Феррус Манус закрыл глаза, то присутствие воинов выдало бы только гармоничное гудение тридцати тысяч силовых доспехов. Бойцы молчали как убитые.

— Я несовершенен, — пробормотал медузиец так тихо, что услышал его только другой примарх.

— В чем дело, брат? — Фулгрим пришел на смотр в роскошном, но мрачном облачении. Пурпурный блеск его бесподобных парадных лат приглушали слои матовых лаков и целительных бальзамов. — Самобичевание? Это на тебя не похоже.

Феррус только хмыкнул. Кратко пропели трубы, и слуги в дальнем конце зала отворили громадные двери. Вошла угрюмая процессия воинов в доспехах, но с непокрытыми головами: так они выражали уважение к павшим. В группе преобладали Железные Руки, однако с ними шли Дети Императора, Ультрамарины и даже один из выживших легионеров Тысячи Сынов. Космодесантники несли похоронные носилки с тремя свинцовыми гробами.

Фениксиец проследил за взглядом брата:

— Что бы ты ни думал, даже Первый экспедиционный флот несет потери.

Манус ничего не ответил. Вечно беспокойными серебристыми глазами он смотрел, как гробы плывут между взирающими на них центуриями к помосту, который воздвигли для примархов, желающих почтить жертву своих сыновей.

— Гардинаальцы сдались, разве нет? — прошептал Фулгрим, не отводя чуткого и благожелательного взгляда от степенно движущегося шествия. — Все до единого, как только разошлась весть о судьбе их столичного мира. Я бы заявил, что ты спас немало жизней.

— Не хотел я спасать жизни.

— Знаю, брат.

Прошагав по залу, боевые братья опустили одр перед примархами. Другие воины из самых заслуженных центурий, выйдя из строя, покрыли три гроба знаменами легионов. Среди носильщиков стоял по стойке «смирно» Амадей Дюкейн в безупречных глянцевито-черных латах. Лорд-командующий вздрагивал, упорно запрещая себе поддаваться эмоциям.

— Какое имя получит эта система? — тихо продолжил Фулгрим. — Пятьдесят два-Девять?

— Можешь поспорить о названии с Жиллиманом. Меня не интересует судьба планет, где я уже закончил войну.

— Наш дорогой брат, кажется, чем-то занят. — Фениксиец вскинул глаза. — По нему видно: составляет в голове целое приложение к своим трудам на материале этой кампании.