Магия безумия - А. Г. Говард

Морфей подводит меня к столу и усаживает по правую руку от себя. К ножке стола прислонен огромный деревянный молоток, и точно такой же лежит под каждым стулом. Я сижу рядом с маленьким жилистым созданием, которое похоже на хорька-альбиноса в черном бейсбольном шлеме, хотя милым его не назовешь – из-за змеиных глазок и раздвоенного языка.

Джеб становится за моей спиной, вне пределов досягаемости. Морфей приподнимает шляпу и кланяется гостям, сложив черные крылья аркой.

– Прошу прощения за опоздание. Оно оправдано: наконец появился наш ангел-мститель. Итак, давайте праздновать!

Слышатся жидкие аплодисменты. Морфей вручает шляпу Паутинке и прочим феям. Они вешают ее на подлокотник стула, а Морфей садится, перебросив крылья через спинку, как плащ. Паутинка устраивается у него на плече, все остальные тоже занимают свои места, шурша мехом и одеждой. Возобновляются разговоры – под аккомпанемент хлюпанья, чавканья и причмокиванья.

– Угощайся, малютка. – Морфей указывает на мою тарелку, а потом отворачивается и начинает вполголоса беседовать с зеленым свинообразным существом, которое сидит слева от него, напротив меня. На нем серый костюм в полоску, с меховыми манжетами. Из рукавов торчат клешни омара. Существо улыбается, и я с ужасом смотрю на его зубы – черные и круглые, как перчинки.

На моей тарелке, ловя ртом воздух, прыгают золотые рыбки.

– Блеск? – спрашивает мой сосед-хорек голоском, похожим на звучание флейты.

Он указывает когтистым пальцем на рыбок.

– Их нужно есть сырыми? – уточняю я. – Знаете, я не фанат суши.

– А моря? – спрашивает он.

Я поворачиваюсь к нему, радуясь возможности отвлечься.

– Значит, вас зовут Блеск?

Он наклоняет набок головку в блестящем шлеме и демонстрирует мне рыбьи косточки у себя на тарелке.

– Блеск.

Борясь с дурнотой, я смотрю на свой мечущийся ужин. Рыбьи глаза, тускнея, смотрят на меня в упор. От жалости и отвращения мне делается нехорошо. Не могу представить, чтобы кто-то вытащил моих угрей из воды, лишив их возможности дышать. Неужели бабочки и жуки, которых я использую для мозаики, точно так же мучаются, когда умирают? Почему я никогда об этом не задумывалась?

– Блеск, – повторяет хорек.

Он берет серебряную ложку, размером почти с себя, и бьет моих рыбок по головам.

– Блеск, блеск, вот так.

Раздвоенным языком он облизывает губы.

– Нет! Пожалуйста, не надо!

Я инстинктивно хватаю кубок и поливаю уцелевших рыбок содержимым, чтобы они могли дышать. Но жидкость, пахнущая корицей и яблоками, вытекает из кубка медленно и покрывает рыбок липким комкастым слоем. В отчаянии, я выковыриваю задохшихся рыбок из этого месива, которое набивается под ногти и пачкает перчатки.

Все опять на меня глазеют, но я уже не смущаюсь: мне слишком противно.

– Что это такое? – резко спрашиваю я у Морфея.

Глаза у него блестят.

– А разве там, откуда ты родом, в сидр не кладут песок?

Он ухмыляется.

Помню, такую же насмешливую улыбку я видела во сне, ребенком, и она всегда значила, что сейчас мы устроим какую-нибудь уморительную проказу. Но теперь усмешка Морфея полна злого ехидства. Что произошло, почему веселый мальчик превратился в несчастного мужчину?

– Может, лучше выпьешь вина? – спрашивает он.

Винные бутылки плавают в воздухе. На другом конце стола подземцы-приматы ловят их и засовывают клочки шерсти, которые выдергивают из своих овечьих голов, в горлышки бутылок, чтобы те потяжелели и опустились.

Они передают вино нам, но я морщу нос и отказываюсь.

– Ах, бедный нежный цветочек. – Морфей берет салфетку и нежно сжимает мою левую руку. – Давай-ка вытрем тебя.

Паутинка опускается на стол рядом с моей правой рукой и начинает помогать – с неожиданной грубостью, дергая меня за перчатки, стукая по костяшкам и корча рожи. Морфей осторожно стирает с моих пальцев сидр, смешанный с песком. Его прикосновения так и пышут жаром.

И спину тоже припекает – от взгляда Джеба. Мне необязательно на него смотреть, я просто это чувствую. Он ведь предупреждал Морфея, чтобы тот не притрагивался ко мне во время пира.

– Жаль, что мы были так заняты в Зеркальном зале и пропустили аперитив, – говорит Морфей, самодовольно поглядывая на Джеба. – Тебе бы очень понравился суп с пауками, с твоей-то любовью к опасным насекомым.

Я морщусь.

– А главное, мне жаль, – наклонившись, продолжает Морфей, так тихо, что только я одна это слышу, – что ты растрачивала поцелуи на человека, который думает о другой. Маленькая Паутинка умеет читать мысли спящих. Джеб видел во сне красивую девушку, и это была не ты. Интересно, что теперь он предпочитает изображать давно скрываемые чувства… здесь, вдали от остальных, когда он так отчаянно хочет отговорить тебя от твоей миссии.

Мою грудь точно ножом пронзает острая боль.

– О, конечно, он искренен, – посмеиваясь, продолжает Морфей. – Ведь Джеб никогда и ничего от тебя не скрывал. Он всегда был откровенен.

Я вспоминаю о переезде Джеба в Лондон с Таэлор и делаюсь мрачной, как взгляд Морфея.

Видя мою реакцию, хозяин дома улыбается.

– Да… Тот, кто не лжет, никогда не разобьет тебе сердце.

Напоследок поцеловав мою кисть через перчатку, он отбрасывает салфетку и выпускает мою руку.

Паутинка гневно смотрит на меня, прежде чем вспорхнуть на плечо Морфея.

В моих глазах собираются слезы. Я подавляю их усилием воли, но под ложечкой всё равно болезненно ноет. Морфей, вероятно, прав. В реальной жизни Джеб никогда не говорил, что испытывает ко мне какие-то чувства. Там, наверху, он был с Таэлор, а здесь, внизу, она ему снится.

Морфей встает и надевает шляпу – воплощенная деловитость.

– Ну, хватит возиться с этой тупой закуской. Официанты, принесите главное блюдо!

Шевеление вдоль стен ненадолго отвлекает меня от сердечной муки. Как будто у некоторых кусков штукатурки вдруг выросли ноги. Лишь когда они отлепляются от стен и ныряют в смежную комнату, я понимаю, что это хамелеоны. Они ростом с человека, и у них пальцы с присосками.

Полосатые ящерицы спешат обратно, вращая во все стороны выпуклыми глазами. Они несут блюдо, на котором лежат сушеные фрукты и нечто похожее на утку. Птица ощипана и зажарена, но голова оставлена нетронутой. Теплый травяной аромат щекочет ноздри.

Ну, по крайней мере, оно неживое.

– Позвольте представить вас главному блюду. – Морфей театральным жестом протягивает руку. – Ужин, познакомься с достойными противниками – голодными гостями.

Язык у меня во рту превращается в кусок наждачной бумаги, когда птица открывает глаза и, пошатываясь, поднимается на перепончатые лапы. Ее коричневое тело блестит от масла. На шее утки висит колокольчик; он звенит, когда она приветственно кланяется.