Венецианский аспид - Кристофер Мур

– Но где же Кассио? – спросил я.

– Печальное известье… – Дездемона поглядела себе на туфли.

– Кассио на губе, – ответил Отелло. – Еще не просох после вчерашнего. Подняли тревогу из-за пьяной драки, и Кассио нашли стоящим над телом заместителя Яго Родриго. Того обезглавили и изуродовали.

– И Кассио – убийца? – спросил я.

– Думаю, нет. Меч его был чист, а убийство свершено не сталью. Но он по-прежнему слишком пьян, чтоб что-то излагать, хотя сомнений нет – он участвовал в потасовке.

– Обезглавили? Изувечили? Стало быть, где-то в порту?

– Нет, под самой южной стеной Цитадели.

Мне не хотелось больше ничего слышать. О том, что случилось с Родриго, у меня сомнений почти не было, – пока я не узнал, что случилось это далеко от воды. У моей русалки что – ноги отросли? Я содрогнулся от такой мысли.

– Уверен, протрезвеет – и убедишься, что он невиновен, к тому же сер, как прах. Пора отправляться. Пойдем, Джессика. Прощайте, друзья мои.

Я взбежал по сходням, и Джессика вместе со мной подошла к поручням. Лоцман взошел на судно и дал команду отдавать концы.

– Зачем столько подарков и добрых пожеланий? – спросила Джессика.

– Затем, что они думают, будто мы не вернемся, солнышко.

– Еть, – кратко выразилась ужасная пиратка Джесс.

– К краю не подходи пока, дружище, будь так добр? – И я вперился в воду, не явится ли в глубине смертоносная тень.

– Генуя, – произнес Монтано, показывая на точку оранжевого света в далекой тьме. Запросто могло быть тонущей звездой или ятым дельфином, несущим свечку. – Ближе мы подойти не можем. На мысу, у прохода в волноломе – маяк. Правь на этот огонь. Сразу за ним – гавань. Но лодку в гавань не заводи, если не сможешь за нею присматривать.

– Есть, капитан! – отвечала Джессика. – Пусть цинготные трюмные крысы грабят – будет им пожива грогом и харчем, а, салажата? Рррык.

– Знаешь, это совершеннейшая белиберда, – заметил я. Она несла такую околесицу все четыре дня рейса до Генуи.

– И вовсе нет. Это по-пиратски, – ответила она.

– На самом деле мы так не говорим, – сказал один матрос, помогавший нам перегружать скарб в шлюпку.

– А вы обычные заморы, вот, – сказала Джессика. – И никакие не пираты.

– Были пиратами с Отелло, пока он не поступил на венецианский флот, – сказал другой. – Работа та же, только флаг другой.

– Парнишка новые языки учит, – вступился за нее я. Вообще-то ее пиратскую болтовню я предпочитал полным несбыточных надежд сказкам о ее будущей жизни с Лоренцо. – Скажи им что-нибудь на иврите, Джесс.

– Шаббат шалом, соленые подонки.

– Посмотри за спину, Карман, – сказал Монтано перед тем, как я спустился в шлюпку. – Видишь три яркие звезды? Запомни их. В сумерках отойдешь от маяка через две ночи – и мы будем здесь же. Правь на эти звезды, маяк держи за кормой. В шлюпке есть фонарь, кресало и кремень. Как только маяк будет того же размера, что сейчас, фонарь зажжешь. Мы вас найдем.

– А если туман?

– Ну, тогда тебе натуральный пиздец, что тут скажешь? Подойдем тогда еще через двое суток. Валяйте, а то как доплывете, уже рассветет.

– До зари еще добрых шесть часов, – сказала Джесс.

– Ну да – навались-ка на весла, парнишка, – ответил ей один матрос.

Я слез в шлюпку, нам передали последнее из необходимого, в том числе – тяжелый кожаный мешок, куда мы сложили сокровища Шайлока, – и мы оттолкнулись от борта. С Джессикой мы расположились бедро к бедру на банке, у каждого по веслу – и тянули их на себя, и жаловались, пока руки наши не стерлись до мозолей, а голоса не охрипли, а потом гребли и стенали еще немного, но успокоился я, только когда шлюпка ткнулась носом в берег под маяком, и мы поднялись на узкую тропу, шедшую по волнорезу, и встали. Над горами за Генуей всходило солнце.

Ни разу за все наше путешествие не замечал я проворной русалочьей тени, однако чуял ее присутствие – так волоски на руках встают дыбом перед грозой. Почему Родриго? Почему не Кассио, который явно там был, когда случилась эта бойня, хоть и не помнил ничего, кроме своего позора? А если Вив могла перемещаться и посуху – такое, надо сказать, я мало подозревал после того, как облыжно обвинил Джессику в том, что она русалочий подменыш, – то чего ж ей не ворваться в город, словно изголодавшемуся сиротке в неохраняемую кладовку? Я-то предполагал, что Брабанцио, которого нашли изуродованным в погребах, забрел в такой же проход, как тот, в котором замуровал меня, подошел слишком близко к воде – тут-то она и нанесла удар. Но теперь вполне возможно, что она зашла с парадного входа.

– Вон тюрьма. – Я показал на офигенски здоровенную каменную крепость, что раскорячилась над портом. Отелло мне показывал ее на картах, но и живьем не заметить ее было трудно.

– Роскошная она что-то для тюрьмы, тебе не кажется? – отозвалась Джессика.

– Раньше, несомненно, служила королевским дворцом, – сказал я. – Так оно всегда бывает. Чутка революции, августейших особ сажают в замок на хлеб и воду, появляются другие августейшие особы, в клятой тюрьме жить не хотят, строят себе рядышком замок пограндиознее, старый оставляют тюрьмой – и так далее.

Так оно случилось с Белой башней, где меня впервые сделали королевским шутом Лира, а затем я стал королевским супругом и как-бы-королем для Корделии. Но Генуя – не Лондон. Это морской порт, как Венеция, если б Венецию построили на горных склонах, а не на ебаном болоте. Мачты судов в гавани торчали густо, будто щетина на кабаньем загривке. И, как и говорил Отелло, порт был укреплен: катапульты и баллисты у выхода из гавани, бойницы в башке маяка и под линией огней – укрепленная зубчатая стена. Кроме того, створ выхода из гавани перегораживала цепь со звеньями толщиной в мою ногу, опускаемая массивными лебедками: ни одно деревянное судно через такую бы не прорвалось. Нет, тюрьма здесь раньше была не дворцом – это была крепость, и по зову трубы ее тоже можно было бы использовать для защиты города. Насколько я знал, на крышу могли втаскивать фрондиболы, и те поражали любое судно, приближавшееся ко входу в гавань. На другой стороне бухты располагались верфи – столь же крупные, как Арсенал в Венеции. Даже теперь, на самой заре, по-над водой неистовой дробью разносились удары молотов, и дюжина боевых галер вырастала в высоких деревянных коробах, из которых они скоро соскользнут в море. Так вот какова другая сторона войны за моря, которую Венеция ведет уже полвека?

– И Отелло разгромил эту публику? – спросила Джессика, озирая эту панораму.

– Ну, не совсем – но раны они до сих пор зализывают.

– Неудивительно, что Дездемона отвергла всех баловней Венеции ради него. Герой же, ну!

– Ага, обычный пират, которому свезло в кои-то веки, нет? И до раздражения нелегкомысленный.