Чернокнижник - Анастасия Андрианова

Мел опёрся на здоровую руку и напрягся. Боль снова пронзила его раскалённым клинком, и он зажмурился. Отец подскочил к нему и осторожно помог встать. В глазах у Мела потемнело, и он всем весом навалился на Вольфзунда, чтобы не упасть. Отец был бледен, глаза его сверкали ярче, чем обычно, но ярости во взгляде больше не было.

– Сможешь выдержать перемещение? – спросил он.

– Один – нет, – просипел Мел.

– Не один. Со мной.

Мелдиан заглянул Вольфзунду в глаза и кивнул.

– С тобой смогу.

Вольфзунд обхватил его за пояс, но Мел чуть отстранился.

– Пап, ну ты что. Одежду запачкаешь. – Он криво ухмыльнулся.

Вольфзунд фыркнул и бережно прижал сына к себе. Его расшитый серебром камзол тут же пропитался кровью. Перед глазами у Мела всё закружилось, а в следующий миг они с отцом уже оказались в замке.

Мел не любил эту комнату. На его вкус, она была слишком… душной. Нет, её регулярно проветривали, широкое окно выходило на горы, но здесь было слишком много мягкой мебели, слишком плотные шторы обрамляли окно, слишком большой и мягкой казалась кровать. Обычно отец селил здесь гостей – особенно, если кто-то из них был слаб здоровьем. Про себя Мел прозвал эту комнату «лазаретом» и нахмурился, когда отец подвёл его к заваленной подушками кровати.

– Пап, а твой конь? Не хочешь за ним вернуться? – спросил Мел.

– Вернусь. Сможешь раздеться сам? Я пришлю Элли, она принесёт горячей воды. Потом разыщу Симонису. Не волнуйся, – вдруг добавил он. – Я всё для тебя сделаю.

– Эй, ты намекаешь, что я должен буду предстать в неглиже перед Элли? – возмутился Мел. Плечо и бок нестерпимо болели, но он храбрился из последних сил, только бы не упасть со стоном на глазах у отца.

– Снимешь только рубашку, – пояснил Вольфзунд. – Я скоро вернусь.

– Пап! Только матери не говори про меня, – попросил Мел.

– Само собой, – заверил его Вольфзунд и вышел из комнаты.

Когда дверь с лёгким щелчком захлопнулась, Мелдиан сполз на пол и перекатился туда, где каменный пол не был укрыт ворсистым ковром. Рана до сих пор кровоточила, и ему не хотелось прибавлять слугам забот ещё и с чисткой ковров. Больная рука почти не двигалась, и Мелу пришлось потрудиться, чтобы развязать повязку и снять рубашку. Хорошо хоть, что ткань не присохла к ране и не пришлось её отдирать. Мел поёжился, представив, как это могло быть неприятно.

Спустя пару минут в комнату вбежала перепуганная Элли. На её тележке вместо подносов с едой красовался большой медный таз, а на нижнем ярусе примостились мягкие полотенца, травы, горшочки с мазями и чистые бинты.

– Ох, господин, что с вами приключилось? – запричитала она. Мел попытался беспечно улыбнуться.

– Напоролся на ветку ночью. Замечтался о твоих жареных пирожках с куриной печенью. Кстати, что за безобразие? Почему я не вижу еды?

– Всё вы шутите, – покачала головой Элли. – Хозяин велел обработать вашу рану. А потом госпожа Симониса вами займётся, если ваш отец её разыщет. Дайте-ка взгляну…

Мел послушно повернулся к ней боком, показывая рану. Элли ахнула и прижала ладони к щекам.

– Никакая это не ветка! Не нужно быть чаровницей, чтобы понять, чем вас ранили, господин! Люди накличут на себя беду, это точно. Им не стоило так злить хозяина. Какие же они глупцы…

Элли намочила полотенце, отжала и принялась смачивать края раны. Мел закусил губу, чтобы не зашипеть от боли. Каждое прикосновение служанки отдавалось в теле огненными вспышками.

– Да что, твоё полотенце соткано из проволоки?! – возмутился Мел. – Осторожнее! Не то отправлю тебя на кухню за пирожными, а отцу скажу, что ты сбежала при виде крови.

Вода в тазу почти сразу окрасилась в чёрный. Элли тщательно промыла рану, обработала травяным настоем, наложила свежую мягкую повязку, и Мел с удивлением понял, что боль начинает отступать.

– Конечно, это далеко не то, что смогла бы сделать госпожа Симониса, – произнесла служанка. – Но всё равно лучше, чем было.

– Спасибо.

Мел осторожно пощупал повязку кончиками пальцев. От прикосновения плечо вновь заболело, но уже не так сильно, как раньше.

Элли стояла на месте и теребила кончик своего пояса. Мелу показалось, что она чем-то взволнована. Неужели боится за его жизнь? Глупышка, да такая рана нипочём не убьёт альюда! А если на стреле был яд, то Симониса сможет всё исправить.

– Ты можешь идти, – сказал Мел.

Служанка мотнула головой и закусила губу.

– Чего ты хочешь? – Мел нахмурился, предчувствуя что-то неладное.

– Господин, – набрав воздуха, выпалила Элли. – Поговорите с хозяином. Вы добрый. А он может снова обозлиться на людей. А они… не все плохие. Скажите, чтобы пощадил их. Пожалуйста.

Вот оно что. Боится за людишек.

– Пятьсот лет, Элли, – напомнил он ей. Слова отдавали горечью. – Прошло много времени. Люди столько не живут. И твоей матери тоже давно нет, Элли. Прости.

Девушка побледнела и уставилась в пол. Её плечи вздрогнули, а пальцы продолжали теребить поясок, словно в этой полоске ткани она могла найти успокоение.

– У меня всё равно есть семья, – наконец произнесла она, гордо вскинув голову. – Пусть мне вечно двадцать в этом замке, а за прошедшие годы сменилось не одно поколение людей, но я верю, что в городе ещё живут мои родственники. Я не хочу, чтобы они страдали из-за того, что сделали другие люди.

Мел вздохнул. Он устал и ослаб, ему хотелось отдохнуть. Но обнадёживать Элли он не хотел. Нечего питать пустые иллюзии.

– Она продала тебя, Элли. Едва тебе исполнилось шесть. Ты забыла? Продала в служанки моему отцу. Люди достойны всего, что он может с ними сделать, пойми. Люди готовы продавать всё, что у них есть, лишь бы выручить золота или исполнить другое низменное желание. Ты не помнишь, на что тебя обменяли?

Элли покачала головой. Мелдиан понимал, что, возможно, поступает с ней жестоко. Но иногда лучше сказать правду прямо, какой бы болезненной она ни была. Элли не могла не знать, что от неё избавились, так что же, страшилась спросить у Вольфзунда о причинах? Или он запрещал ей спрашивать, надеясь, что служанка обо всём забудет?

– Твоя мать хотела сбежать с любовником. С бродячим менестрелем из Аглоната. Он был так нищ, что не мог предложить ей ничего, кроме своих песен. Мой отец подарил им домик в Авенуме, а твоему отцу стёр память о неверной жене и шестилетней дочке. Плата за это была небольшой – по мнению твоей матушки, конечно. Всего-навсего невинная душа. Ты понимаешь, что ни одно животное не могло бы так поступить? Понимаешь, на какие страшные безрассудства способны люди?

Глаза Элли на миг подёрнулись болью, а потом вспыхнули упрямством.

– Понимаю, – ответила она. – Люди способны на всё, когда ими движет любовь.