Золотое рандеву - Алистер Маклин

— А сам ты как, малыш? — хрипло спросил Буллен. — А как ты сам?

— Дай-ка мне обратно нож, Арчи, — попросил я.

В ту ночь я спал крепко, наверно, почти так же крепко, как Тони Каррерас. При этом обошелся без снотворных — страшного переутомления оказалось достаточно.

Пробуждение на следующее утро было долгим, медленным подъемом из глубины бездонной ямы. Я поднимался в темноте, но в странном сновидении виделось, что мне не дают подняться к свету: какой-то страшный зверь мял меня челюстями, стараясь вытряхнуть остатки жизни. Тигр, но не обычный тигр. Саблезубый тигр, тот, который миллион лет назад исчез с поверхности земли. Я продолжал карабкаться в темноте, а саблезубый тигр продолжал трясти меня, как терьер трясет в зубах пойманную крысу. И я знал, что единственная моя надежда — это выбраться к свету, но никакого света не видел. Вдруг я увидел свет, глаза мои были открыты, а Мигель Каррерас склонился надо мной и тряс за плечо неласковой рукой. В любое время я предпочел бы увидеть саблезубого тигра.

Марстон стоял с другой стороны койки. Увидев, что я проснулся, он взял меня под руки и осторожно посадил. Я старался ему помочь, но никак не мог на этом сосредоточиться. Зато сосредоточенно кусал губы, прикрывал глаза, так что Каррерас никак не мог не заметить, как тяжко мне приходилось. Марстон запротестовал.

— Его нельзя двигать, мистер Каррерас, его действительно нельзя двигать. Его постоянно терзает боль, и повторяю: как можно скорее необходимо серьезное хирургическое вмешательство. — Я подумал, что с признанием Марстона прирожденным актером я опоздал по меньшей мере на сорок лет. У меня теперь не оставалось ни малейшего сомнения в его истинном предназначении: выгоды как для театрального, так и для медицинского мира были бы неисчислимы.

Я прогнал из глаз остатки сна и с трудом улыбнулся.

— Почему вы не говорите прямо, доктор? Вы имеете в виду ампутацию?

Он серьезно посмотрел на меня и вышел, не говоря ни слова. Я взглянул на Буллена и Макдональда. Оба они не спали, оба тщательно старались не смотреть в мою сторону. И тогда я посмотрел на Каррераса.

С первого взгляда он выглядел точно так же, как пару дней назад. Так было с первого взгляда. Дальнейший, более внимательный осмотр сразу выдавал разницу: под загаром проступала бледность, глаза покраснели, лицо напряглось — всего этого раньше не было. Под правой рукой у него была карта, в левой — полоска бумаги.

— Ну, — усмехнулся я, — как себя чувствует славный капитан пиратов сегодня утром?

— Мой сын мертв, — тупо сказал он. Я не ожидал, что это произойдет так, столь быстро, но именно эта неожиданность помогла мне правильно среагировать, то есть так, как он, наверное, ожидал. Я уставился на него изумленными глазами и переспросил:

— Ваш сын — что?

— Мертв. — У Мигеля Каррераса, вне всякого сомнения, были нормальные родительские, отцовские чувства. Его самообладание только подчеркивало, как тяжел удар. На мгновение я почувствовал к нему искреннюю жалость. На краткое мгновение. Затем передо мной встали лица Вильсона, и Джеймисона, и Бенсона, и Броунелла, и Декстера, лица всех этих убитых моих товарищей, и я больше не чувствовал жалости.

— Мертв? — повторил я. Естественное замешательство от потрясения, но не преувеличенное — большого сочувствия от меня и не ожидается. — Ваш сын? Мертв? Как это он может быть мертвым? От чего он умер? — практически по собственному наитию, прежде чем я успел проконтролировать движение, моя рука потянулась к ножу под подушкой. Не было большой разницы, даже если бы он и увидел его — пять минут в стерилизаторе полностью удалили все следы крови.

— Не знаю, — он покачал головой, и я приободрился: на его лице не было заметно следов подозрения. — Не знаю.

— Доктор Марстон, — сказал я, — конечно, вы…

— Мы не смогли его найти. Он исчез.

— Исчез? — это вмешался капитан Буллен, и голос прозвучал чуть крепче и чуть менее хрипло, чем минувшей ночью. — Исчез? Человек не может просто так исчезнуть на борту корабля, мистер Каррерас.

— Мы обыскивали корабль больше двух часов. Моего сына нет на борту «Кампари». Когда вы последний раз видели его, мистер Картер?

Я не стал закатывать глаза, чесать затылок и заниматься подобной ерундой. У меня мелькнула шальная мысль узнать, что он сделает, если я скажу: «Когда сбрасывал его за борт вчера ночью». Вместо всего этого я просто ответил:

— Вчера вечером после обеда он сюда приходил. Но не рассиживался. Сказал нечто вроде: «Капитан Каррерас делает обход» — и ушел.

— Все правильно. Я сам послал его осмотреть корабль. Как он выглядел?

— Не блестяще. Весь зеленый от морской болезни.

— Мой сын был неважный моряк, — признал Каррерас. — Возможно…

— Вы сказали, что он осматривал корабль, — прервал его я. — Весь корабль? Палубы и все прочее?

— Вот именно.

— Вы натянули штормовые леера на юте и на носу?

— Нет. Я не думал, что это необходимо.

— Так вот, — изрек я сурово, — в этом, возможно, и заключается, ответ. Нет лееров — не за что уцепиться. Почувствовал тошноту, подошел к борту, внезапный рывок… — я многозначительно замолчал.

— Возможно, но не для него. У него было исключительное чувство равновесия.

— Оно не очень поможет, когда поскользнешься на мокрой палубе.

— Верно. Но я не исключаю возможности предательства.

— Предательства? — я уставился на него, благодаря бога за то, что дар телепатии так редок. — Какое возможно предательство, когда вся команда и пассажиры под замком и охраной? Разве что, — добавил я задумчиво, — у вас у самого в конюшне темная лошадка.

— Я пока не завершил расследование. — Снова ледяной тон. Обсуждение закончено, и Мигель Каррерас переходит к делу. Самая тяжелая потеря не могла сокрушить этого человека. Как бы горько ни оплакивал он внутренне своего сына, внешне это никак не отразилось ни на его способностях, ни на его безжалостной решимости в точности выполнить свои планы. В частности, это ничуть не поколебало его намерения на следующий же день развеять по стратосфере наши бренные останки. У него могли проявляться кое-какие признаки человечности, но неизменную основу характера Каррераса составлял все сметающий на пути фанатизм, еще более опасный потому, что был глубоко спрятан под внешней интеллигентностью облика.

— Карта, Картер, — он протянул ее мне вместе с бумажкой, на которой оказались написанные столбиком координаты. — Сообщите мне, следует ли «Тикондерога» по курсу. И укладывается ли она в наше расписание. Мы тогда позже вычислим время перехвата, если мне утром удастся определиться.

— Вам удастся определиться, — заверил его хриплым голосом Буллен. — Говорят, что черти своих не трогают, и вас, Каррерас, они не тронули. Вы идете прочь от урагана и к полудню уже увидите клочки чистого неба. Вечером снова пойдет дождь, но сначала прояснится.