В опасности - Флинн Берри

– Я знаю, кто вы, – отвечает Луиза.

Все это время мне казалось, что это я за ней слежу, а не наоборот.

– Вы рассказывали Рэйчел, как вы получили свои травмы?

– Да.

Она смотрит на меня испытывающим, холодным взглядом.

– Рэйчел сорвала фиксатор на капельнице.

– Я знаю, – произносит Луиза.

Сначала мы едем в Сайренсестер, где находится семейное поместье Марты. Длинная посыпанная гравием дорожка, тополиная аллея. Луиза ждет в машине. Дверь открывает мать Марты и, увидев меня, прижимает ладонь ко рту.

– Здравствуйте, Лили. А Марта здесь?

– Нет, дорогая, ее здесь нет.

– Ой, мы, наверное, договорились с ней встретиться в Лондоне. Можно мне в туалет сбегать?

Мать Марты направляется в кухню, чтобы, как я полагаю, позвонить дочери. Шкафчик внизу, и он не заперт. Я помню, как Марта пожала плечами. Детей же в доме нет.

Уходя, я прощаюсь с Лили. На пороге она берет меня за плечи и целует. Я возвращаюсь в машину и пристраиваю сумочку между сиденьем и дверью. Луиза глядит на нее, но ни о чем не спрашивает.

Дом шестьдесят по Рутланд-стрит, Сток-он-Трент.

Я звоню по второму телефонному номеру и спрашиваю Мартина.

– Его здесь нет, – отвечает молодой человек. – И не будет до четырех.

– Спасибо. Напомните, пожалуйста, ваш адрес.

– Дом пять-тридцать по Ватерлоо-роуд.

Это лакокрасочный магазин в Стоке, за углом его дома.

Мы едем на север по трассе М5. Луиза проверяет диктофон на своем телефоне, и мы слышим свои только что записанные голоса.

– Значит, все работает, – говорит она.

Проезжаем Бишопс-Клив. Проезжаем Реддитч. Места незнакомые. По-моему, это хорошо. Похоже, я впала бы в ступор от их странного вида, если бы ехала привычной дорогой.

Шоссе ведущее к Стоку, широкое и почти пустое, но я еду так, словно под дождем пробираюсь по центру Лондона. Изучаю каждый указатель, как будто только что пропустила поворот, и сердце у меня колотится, когда далеко впереди показывается машина.

– Каллун сказал, что, если я уеду, он меня убьет, – говорит Луиза. – Я ни о чем Рэйчел не просила, но рассказала ей об угрозе.

Как я узнала из некролога Каллума, они выросли в Стоке. У них была сестра, Кирсти, но в некрологе не говорилось, что с ней стало. Выходит, они все такие? Можно ли научиться тому, что они сделали с Рэйчел и с Луизой? Если папаша их бил, то жаль, что не до смерти.

Проезжаем Бирмингем. Проезжаем Стаффорд. Нервозность исчезает и сменяется неотступным страхом. Мы обе молчим.

Луиза сперва с ним поговорит и запишет разговор. Запись не может фигурировать как доказательство в суде, но изложение Луизой того, что он ей скажет, – вполне. Ее и полиция сможет прослушать, и присяжных смогут поставить в известность о ее наличии. Мы паркуемся на Ватерлоо-роуд в квартале от лакокрасочного магазина.

– Ты уверена? – снова спрашиваю я спутницу.

– Я ему нравлюсь, – отвечает Луиза. – Мы никогда не говорили о том, что сделал Каллум. Ему нет резона меня подозревать.

– Ты не пошла на похороны, – припоминаю я.

– Ходила моя лучшая подруга. Она сказала Мартину, что я так сильно переживаю, что боюсь выйти из дома. – Я качаю головой, а она продолжает: – Знаю. Очень умно. – И вылезает из машины.

Я поднимаю капюшон. Мартин живет в одном из стоящих в ряд домов. Большинство домов пустует. На каких-то висят таблички риелторских агентств, на каких-то нет. Сзади дома выходят в проулок, и я иду по нему мимо низеньких сараев и гаражей. Сооружения разделены какими-то странными викторианскими стенками. Один из мусорных баков перевернут, и я переступаю через кучку хлама. Надеюсь, это его барахло, надеюсь, что местные ребятишки его ненавидят. Считаю дома до шестидесятого номера. Он ничем не отличается от других. Грязный кирпич, стеночки, сарай.

Недалеко отсюда магазинчик на углу. Я могла бы купить бумажные полотенца, бензин для зажигалок и спички. Это так очевидно, что я уже бы могла это сделать. Я представляю себе тяжелую емкость, пляшущую в руке, пока из нее выплескивается бензин. Он стекает мне на ноги. Чернит кирпич. Я представляю себе его запах. Представляю, как аккуратно вытираю руки, прежде чем поджечь бумажное полотенце.

Я вижу дом. Я вижу горящий дом, но я всего лишь окажу ему услугу, уничтожив все улики.

Я все думаю о полицейских, прочесывавших лес у нее за домом. Казалось, они так уверились в своей правоте, в том, что что-то найдут. А он, словно непрерывно тикающие часы, все вечера с тех пор сидит здесь.

Мы с Луизой встречаемся в проулке за его жилищем.

– Это он сделал, – говорит она. Зубы у нее стучат. – Он сказал мне, что со всем разобрался.

Она звонит в полицейский участок в Абингдоне, где, как мы решили, на информацию отреагируют быстрее, чем в Стоке.

– Меня зовут Луиза Ростен. Один мой приятель только что сознался в убийстве Рэйчел Ло-ренс.

Дежурный переключает ее на детектива, чей голос мне незнаком. Луиза рассказывает ему о признании и говорит, что боится пострадать от виновного. Она описывает то, что тот сделал с собакой. В прессу это еще не просочилось, об этом знают только в полиции и в экстренных службах, которые в тот день прибыли к ней домой, а также тот, кто все сотворил. Детектив просит ее подождать. Луизу по-прежнему трясет.

Вернувшись, детектив говорит, что связался с полицией в Стоке, которая вышлет к магазину патрульные машины, чтобы его арестовать. А пока что он просит Луизу переждать где-нибудь в безопасном месте.

Я однажды ездила в Дорсет прыгать с утеса, так что мне знакомо чувство, когда тебя парализует страх. Даже при наличии магазинов в квартале тише, чем я ожидала. Стены магазина покрыты штукатуркой с тисненными до ее высыхания полумесяцами. В нем нет ни боковой двери, ни черного входа. Здание стоит почти посередине квартала. Внутри слабо горит свет, и мне кажется, что сквозь витрину я различаю чей-то силуэт.

Луиза уже, наверное, уехала. Мы договорились, что в Оксфорд она вернется на поезде. Детектив ее вызовет, чтобы взять подробные показания.

Скоро приедет полиция. До участка отсюда километра три, но какая-то патрульная машина может оказаться поблизости. Я велю себе шевелиться, что так же бесполезно, как приказать себе спрыгнуть с пятнадцатиметрового утеса в озеро Миррор, что я в конце концов и делаю, повинуясь чему-то среднему между усталостью и фатализмом. Словно я уже успела прыгнуть и погибнуть, шагаю к двери. Опускаю капюшон.

Мартин Холд стоит за прилавком, и сначала лицо его открыто и ничего не выражает. Потом по нему пробегает какая-то тень. Он узнает меня. Это так же ясно, как тот момент, в который тебя замечает друг, условившийся с тобой о встрече.