Сталинград - Энтони Бивор

Еще одну «новацию» придумал Василий Зайцев, вскоре ставший одним из самых прославленных снайперов армии, обороняющей Сталинград. Установив снятый со своей снайперской винтовки оптический прицел на противотанковое ружье, Зайцев расстреливал немецкие пулеметные расчеты, пуская мощный заряд точно в амбразуру.

Славы можно добиться и с помощью обычного оружия. Бездыко, ас-минометчик из дивизии Батюка, прославился тем, что успевал выпустить шестую мину, пока первая еще не упала на землю. Подобные рассказы распространялись по армии, чтобы вызвать уважение к героям и стремление подражать им. В 62-й армии было очень популярно выражение: «Береги оружие как зеницу ока».[337]

Сталинградские «гарнизоны» (в них входили и женщины – санитарки и связистки), удерживающие укрепленные здания, мужественно переносили испытания, выпавшие на их долю. Оставаясь по нескольку дней отрезанными от своих, все они терпели большие лишения. Им приходилось дышать пылью и дымом, страдать от голода и, что гораздо страшнее, от жажды. Водопровод в городе не работал с августа – тогда в ходе бомбардировок были разрушены насосные станции. Зная, как опасно пить грязную воду, солдаты в отчаянии стреляли по водопроводным трубам в надежде извлечь из них хоть несколько капель чистой влаги.

Трудно оказалось снабжать продовольствием и войска на передовых позициях. В одной противотанковой батарее был повар из казанских татар, который наполнял огромную армейскую флягу чаем или супом, привязывал ее к спине и под огнем полз на позиции. Если во флягу попадали пуля или осколок, несчастного повара с ног до головы обливало горячей жидкостью. Позднее, когда ударили настоящие морозы, чай и суп стали замерзать, и повар, возвращавшийся назад, часто весь был покрыт сосульками.[338]

Четкой линии фронта не было. При глубине обороны, местами не превышающей нескольких сотен метров, штабы оказывались почти такими же уязвимыми, как и передовые позиции. «Разрывы снарядов над нашим командным пунктом стали обычным делом, – писал своему другу из госпиталя полковник Тимофей Вишневский, командир артиллерийского дивизиона 62-й армии. – Когда я покидал блиндаж, повсюду слышались автоматные очереди. Казалось, что немцы вокруг нас».[339]Случай, о котором упоминает Вишневский, был неординарным даже во всем этом хаосе. Тогда немецкий танк подъехал вплотную к выходу из штаба и перегородил единственный выход из него. Вишневский и его офицеры сумели прорыть лаз до оврага с противоположной стороны и вылезти из блиндажа. Полковник в этот день был тяжело ранен. «Мое лицо полностью обезображено, – сокрушался он. – Теперь успеха у женщин мне не видать».

Немецким командным пунктам в сентябре и октябре почти ничего не угрожало. Метровый слой земли поверх бревенчатого наката служил надежной защитой даже от «катюш». Единственной реальной опасностью было прямое попадание крупнокалиберного снаряда с противоположного берега Волги. Командиры дивизий и полков устраивались с максимальным комфортом. Нередко рядом с ящиком марочного вина или коньяка, привезенного из Франции, стоял патефон. Правда, было душно, поэтому некоторые офицеры надевали вместо форменных брюк спортивные или даже теннисные шорты. К тому же их обмундирование кишело паразитами.

Совсем иными были условия жизни немецких солдат. С приближением опасного темного времени суток они желали друг другу не «доброй ночи», а «безопасной ночи». Утром солдаты выбирались на улицу, промерзшие до костей, и старались хоть немного согреться, поймав на дне окопа скупые лучи осеннего солнца. Радуясь, что ночь миновала, немцы начинали выкрикивать угрозы и оскорбления. «Русские, ваше время вышло!» или «Эй, рус, буль-буль, сдавайся!». Им постоянно хотелось сбросить советские войска в Волгу, где те потонут, как объятое паникой стадо.

Во время передышек между боями красноармейцы тоже стремились погреться на солнце, там, где их не мог достать огонь вражеских снайперов. Окопы нередко напоминали «мастерские жестянщика»: из гильз от снарядов с помощью тряпки, выполнявшей роль фитиля, мастерили керосиновые лампы, а из гильз от патронов делали зажигалки. Бойцы очень страдали из-за скудного пайка махорки. Знатоки утверждали, что хорошие самокрутки получаются только из газетной бумаги, и ни из какой другой. Считалось, что типографская краска придает махорке особый вкус. «Курить в бою можно, – заявил Симонову один солдат, наводчик противотанкового ружья. – Вот промахнуться по цели нельзя. Промахнешься один раз – и больше уже никогда не затянешься самокруткой».

Еще важнее махорки была водка. Ежедневный «наркомовский» паек составлял 100 граммов. Когда приходила пора разливать водку, все умолкали, не отрывая взгляд от бутылки. Напряжение боев было так велико, что пайка не хватало, и солдатам приходилось искать другие источники, чтобы утолить свои потребности. Иногда им удавалось раздобыть медицинский спирт. Пользовался спросом технический и даже антифриз. Их пили после того, как пропускали через угольный фильтр противогаза. Многие солдаты во время прошлогоднего отступления свои противогазы бросили, поэтому те, у кого это снаряжение осталось, оказались в выгодном положении. Последствия употребления технических жидкостей нередко бывали гораздо хуже, чем просто головная боль с похмелья. Как правило, солдаты все-таки поправлялись, поскольку были молодыми и здоровыми и пили антифриз не так уж часто, однако те, кто им злоупотреблял, рисковали ослепнуть.

Зимой в частях, дислоцированных в открытой степи, красноармейцы подчас выпивали до литра водки в день. Прибавка к «наркомовским» 100 граммам шла за счет того, что в интендантскую службу не сообщалось о выбывших из строя и их долю делили между остальными. Кроме того, солдаты выменивали у местных жителей самогон на обмундирование и кое-какое снаряжение. В калмыцкой степи самогон гнали из всех мыслимых и немыслимых продуктов, в том числе даже из молока.[340]Подобная коммерция была намного опаснее для местных жителей, чем для солдат: известен случай, когда военный трибунал войск НКВД приговорил двух женщин к 10 годам лагерей за то, что те обменяли самогон и махорку на парашютный шелк, из которого сшили себе нижнее белье.[341]

Медицинская помощь солдатам не входила в число приоритетов для командиров Красной армии. Если тяжелораненый боец больше не мог сражаться, офицеры думали только о том, кем бы его заменить. Однако подобное отношение никоим образом не умаляет подвиг самых, возможно, храбрых героев Сталинградской битвы – санинструкторов, молодых студенток и вчерашних школьниц, получивших лишь основы медицинской подготовки.

Командиром санитарной роты 62-й армии была Зинаида Гаврилова, 18-летняя студентка медицинского училища, получившая эту должность по рекомендации командования кавалерийского полка, в котором она до того служила. В подчинении у Гавриловой было 100 человек. Ее медсестрам, многие из которых являлись ровесницами самой Зинаиды, приходилось пересиливать страх и ползти к раненым, часто под шквальным огнем. Они на себе вытаскивали солдат и офицеров с поля боя. Как выразилась их командир, девушки должны были быть крепкими телом и сильными духом.[342]