Погашено кровью - Михаил Март

– Слушаю вас!

– Верочка? Это Бронштейн.

– Да, Михаил Осипович!

– Эдуард Викторович у себя?

– Нет, он в валютном хранилище.

– Ах, да-да. Сегодня же четверг. Спасибо.

– Оставить ему какое-нибудь сообщение?

– Не стоит беспокоиться, я сам к нему спущусь. – Бронштейн положил трубку на рычаг и нехотя застегнул верхнюю пуговицу рубашки и жилетку. Приведя себя в надлежащий вид, молодой человек достал из портфеля сверток, бросил его в пластиковый пакет с рекламой «Мальборо» и вышел из прокуренного помещения в широкий коридор.

Служебный лифт был доступен лишь для избранных и обслуживался вооруженной охраной. Просторная зеркальная кабина поглотила пассажира и плавно пошла вниз. Бронштейн наблюдал за световым табло, где поначалу мелькали цифры 3, 2, 1, 0, а затем вспыхивали слова «Хранилище I», «Хранилище II», «Спецхран».

Лифт замедлил ход и остановился. Охранник с автоматом за плечом нажал красную кнопку, и двери распахнулись.

В холле, перед раскрытой настежь стальной дверью, толщина которой соответствовала толщине банкира, каким его принято изображать на карикатурах, стояла группа мальчиков в униформе, увешанных всеми видами оружия, которые человек способен переносить своими силами. Пропусков здесь не требовали и сумки не проверяли. Доступ в святая святых имели единицы, и охрана знала в лицо каждого. На посторонний предмет в руках одного из руководителей банка никто не обратил внимания. Все обитатели подземного дворца привыкли к тому, что господин Бронштейн приходит и уходит с пакетом в руках. Здесь умели забывать об инструкциях, если сам директор о них не помнил.

Бронштейн перешагнул через порог и очутился в светлом помещении, где проживал его величество доллар. Решетки, сетки, тележки, столы и даже полы выдерживали на себе тяжкий груз серо-зеленой бумаги с портретами чужих усопших политических деятелей, имена которых знали не все, а уж о датах жизни и деяниях этих нарисованных аристократов никто не догадывался. Важен не портрет, а сила бумажки, на которой его тиснули.

Один мужчина в окружении четырех длинноногих помощниц перелопачивал пачки с купюрами из одного шкафа в другой, что-то фиксировалось в амбарных книгах, что-то откладывалось в сторону. С появлением Бронштейна девушки захихикали, а их начальник ехидно усмехнулся.

– У тебя, Миша, совести совсем не осталось. Твоя сытая физиономия появляется здесь каждый четверг. Раньше ты знал меру и появлялся раз в месяц, теперь тебя понесло: Неужели, Миша, ты решил отмыть деньги всего преступного мира планеты? Я думал, ты ограничишься Москвой.

Девушки прыснули, но Бронштейн не смутился. Его защищал панцирь невозмутимости, и он давно не реагировал на колкости.

– Вы знаете, Эдуард Викторович, что с преступниками я не общаюсь, но друзьям отказать не могу Хорошим людям надо помогать.

– Сколько тебе нужно на сей раз?

– Всего сто семьдесят пять тысяч.

– Всего! А скажи мне, Миша, кто из хороших людей имеет в заначке такие деньги, если они не преступники? Я не говорю о нашем брате, финансисте.

– На сей раз я помогаю одному функционеру от спорта. Если вы помните, год назад у вас на даче делали теннисный корт. Грамотно сделали.

– Да-да, я помню. А почему он не сдал деньги к нам официально и не открыл счет?

– А налоги? И потом не каждый любит держать деньги на стороне. Он мотается по командировкам, Лондон, Амстердам, кошелек должен быть полным.

– Ладно, Миша, не скрипи зубами, тебе никто ни в чем не отказывает. Мы тебе доверяем, а иначе ты не работал бы в столь надежном и престижном заведении. Но пять процентов я вынужден с тебя содрать за незаконную операцию в пользу банка.

Бронштейн положил пакет на стол и вынул из него сверток. Под газетной бумагой хранились пачки с валютой, аккуратно сложенные в столбик.

– Можете пересчитать.

– Я не думаю, что ты обманешь спецхран. Тут все на виду, как в рентгеновском кабинете. – Начальник ухмыльнулся. – Ларочка, смени банковскую ленту на нашу и брось деньги в обменный фонд, а Михаилу Осипычу выдай новые из обработанных. За минусом процентов.

– Хорошо, – ответила длинноногая блондинка и сгребла тонкими изящными пальчиками груду пачек на поднос.

– И вот что, Михаил. Передай своим функционерам либо учти сам, что со следующего четверга я буду брать… – Глянув в потолок, будто там был ответ, директор округлил: – Десять процентов. Надо перебить аппетит твоим просителям.

– К сожалению, эта мера обернется против меня. Никто не поверит, что с главного казначея собственная контора берет мзду! У меня на очереди стоит один дантист. Из гнилой пасти он делает Голливуд. Но когда эти люди начнут брать проценты с нас, мы разоримся.

– Пройденный этап. У меня нет кариеса благодаря нашему телевидению. Трижды в день я жру «Блендамед» и «Диролом» закусываю.

Девушки зазвенели колокольчиками. Хозяин считал, что он шутит, а помощницы считали, что это смешно. Бронштейн ничего не считал. Каждый спуск в хранилище был пыткой, похожей на спуск в ад. Он устал от унижений, от вторых и третьих ролей и от страха. Талантливый финансист, примерный семьянин, образованный эрудированный человек был поставлен судьбой в угол со штампом «второй сорт». Всю жизнь он мечтал стать дипломатом, но МГИМО для него был закрыт, как и многие другие заведения, и, как это принято, родители с детства таскали Мишу по музыкальным школам, училищам, консерваториям. Советская власть канула в Лету, но мало что изменилось. Дышать стало свободнее, но упущенные годы не воротишь.

Бронштейн вернулся в свой кабинет, положил деньги в портфель, прихватил пальто и ушел из банка, не известив об этом секретаршу.

Сегодня целый день валил снег, и финансисту пришлось потратить лишних десять минут, чтобы смахнуть липучую белую толщу со своего «мерседеса».

Центр был забит машинами, и Бронштейн с нервозностью поглядывал на часы. Он выбивался из графика. В это время его машина должна бы сворачивать в сторону Березок с Рязанского шоссе, а он еще не выехал из Москвы.

* * *

Любимчик Хлыста, которого все нежно называли Колюней, прибыл в поселок Березки значительно раньше Бронштейна и насаждался горячим кофе, отдыхая в глубоком кресле гостиной. Все шло своим чередом, и Олег Кириллович соблюдал свой график приемов без пустот и зазоров.

Расписание хозяина пригородного коттеджа никогда не нарушалось, что позволяло гостям избегать неожиданных встреч.

– Итак, Колюня, чем кончилась эта история? – Велихов сложил кончики длинных пальцев вместе и откинулся на спинку дивана.

– История еще не кончилась, Олег Кириллыч. Я еще не докладывал Хлысту о результатах проверки. Но она имеет неожиданную развязку. Из колонии сбежали двое мокрушников, а Хрящ продолжает томиться на нарах.