Остров Безымянный - Юрий Александрович Корытин

class="p1">Акимыч опять, прежде чем ответить, задал уточняющий вопрос:

– А как Вы, Сергей Николаевич, понимаете его сущность?

– Насколько я помню, истмат – это объяснение исторического процесса с материалистической точки зрения. А суть его в том, что причины любого исторического события, даже самого незначительного, следует искать в сфере экономики.

– Ну, это слишком категоричная трактовка, – не согласился Акимыч. – Отнюдь не все наши действия имеют экономическую подоплёку. Абсолютизация истмата так же недопустима, как и его недооценка. Он применим отнюдь не к любому явлению общественной жизни. Сфера его действия ограничена самыми глубинными, фундаментальными процессами, охватывающими большие массы людей на протяжении длительных исторических периодов.

Акимыч, наконец, увлёкся, преодолел свою застенчивость и стал говорить более уверенно. Нерешительная манера вести разговор объяснялась его скромностью, а вовсе не слабой убеждённостью в правоте своей позиции.

– Конечно, экономика не является единственной движущей силой общественного прогресса, – немного подумав, продолжил он. – На развитие общества оказывают влияние и географическая среда, и культурные традиции, и религия, и психологические черты нации. Давайте не будем забывать, что историю творят люди, а потому она несёт отпечаток их характеров, озарений и заблуждений, мужества и трусости, верности и предательства. Но в конечном счёте определяющим фактором исторического процесса является производство. Только истмат за частоколом разрозненных фактов, за перипетиями политической борьбы, столкновением личных амбиций позволяет обнаружить фундаментальную движущую силу происходящих в обществе процессов.

– И что же это за сила такая?

– Её надо искать в экономической сфере – в противоречиях и особенностях существующего способа производства.

– Что-то слишком сложно.

– Так только кажется.

Хозяин дома принялся разливать щи по тарелкам, а я стал носить их из кухни в гостиную. Разговор продолжился уже за столом.

– Я приведу аналогию, – Акимыч бросил на меня быстрый оценивающий взгляд, проверяя, насколько я расположен и дальше слушать его объяснения. – Люди тысячелетиями смотрели на небо, наблюдали движение планет, Луны и Солнца. Время от времени небо прочёркивали метеориты, а иногда появлялись хвостатые кометы. И люди, естественно, пытались как-то объяснять себе то, что они видели. Однако никому в голову не приходило, что фундаментальная причина всех этих столь непохожих друг на друга явлений одна – гравитация. Именно она служит движущей силой этих космических процессов. Вот так и история человечества. Она состоит из бесчисленного множества, казалось бы, мало связанных друг с другом событий, но, если рассмотреть их в совокупности на протяжении длительного периода времени, окажется, что все они подчиняются жёсткой логике. И выявить её можно только с помощью истмата. Без него ничего не получится, точно так же, как без использования понятия гравитации вы не объясните движение небесных светил. Возьмите, например, историю СССР. Современные историки большей частью лишь описывают и анализируют отдельные её события, но не предпринимают попыток постичь скрытую логику всего исторического процесса в целом. А почему? Потому что пренебрегают методом исторического материализма.

Ну вот, мой собеседник сам вырулил на интересующую меня тему.

– С моей точки зрения, историков можно понять, ведь в Советском Союзе главенствовала вовсе не экономика, а идеология, – заступился я за учёных. – Экономическая целесообразность сплошь и рядом приносилась в жертву железобетонным идеологическим догмам. Примеров тому – тьмы и тьмы. Достаточно вспомнить хотя бы запрет частной собственности, даже мелкой.

– То, что политика СССР была крайне идеологизирована, невозможно оспаривать. Но это не отменяет того факта, что определялась она всё-таки экономическими потребностями общества. Причину резких поворотов истории Советского Союза, начиная с Октябрьской революции и заканчивая перестройкой, следует искать в области экономики, а не идеологии. Идеология только обслуживала те процессы, которые инициировались развитием производства.

– Хочу поймать Вас на противоречии, – продолжал я «раскручивать» Акимыча. – Люди, стоявшие во главе Советского Союза, неплохо знали положения исторического материализма. Следуя Вашей логике, они, применяя единственно правильный метод, должны были автоматически принимать самые верные решения. Почему же, в таком случае, судьба СССР завершилась так трагически? Почему метод в этом случае не сработал? Может он всё-таки не верен?

Акимыч нахмурился. Он склонил голову над тарелкой, я не видел его лица, но по наморщенному лбу и сдвинутым друг к другу бровям можно было судить, насколько тяжело ему отвечать на этот вопрос.

– Судьба СССР не опровергла, а, к сожалению, в очередной раз подтвердила правоту истмата. Тот способ производства общественных благ, который был создан усилиями нескольких поколений наших предшественников, значительно опередил своё время. Однако история – судья строгий, принципиальный и беспощадный.

Акимыч замолк на добрую минуту.

– Беспощадный… – Задумчиво повторил он ещё раз, потом встрепенулся и продолжил. – История не прощает пренебрежения объективными законами её развития и за необоснованное забегание вперёд наказывает не менее жестоко, чем за отставание. В этом заключается закономерность гибели той страны, в которой мы с Вами родились.

– Звучит достаточно общо.

– Фундаментальная причина и должна формулироваться в общем виде. А на практике она реализуется в бесконечном множестве конкретных явлений, процессов и поступков людей… Как Вам мои щи?

Последний вопрос Акимыч задал с явным желанием перейти от проблем философских к житейским.

Теперь мне стало понятно, почему жители посёлка с таким уважением относятся к своему главе. Неказистый Акимыч в брюках с заплатками, в очках со сломанной дужкой, перевязанной изолентой, умеет докапываться до сути вопросов не хуже интеллектуала и профессионального историка Ильи Сергеевича.

Ну что же, если хозяин дома так хочет, можно сменить тему.

– А кто это на снимке? – Показал я на старинную, пожелтевшую, явно дореволюционную фотографию, которая заинтересовала меня больше всего. На ней была изображена молодая семейная пара. Коренастый и очень крепкий на вид мужчина сидел на плетёном стуле, а женщина в платье до пят стояла рядом, положив руку ему на плечо. Сапоги и фуражка с большой кокардой делала мужчину похожим на военного.

– Дед, – не очень охотно ответил Акимыч.

Почувствовав интригу, я выдержал небольшую паузу и продолжил расспросы:

– Вы его помните?

– Нет, он погиб, когда моему отцу было только три года.

– Погиб?

Акимыч понял, что после непроизвольно вырвавшегося слова ему уже не отвертеться от ответа.

– Его расстреляли в гражданскую войну. Прямо с поля, от плуга забрали, увезли в город, судили и расстреляли.

– Он был кулаком?

– Да нет, обычным середняком.

– Выходит, ни за что расстреляли?

Акимыч хмыкнул и с сомнением покачал головой.

– Ни за что даже тогда не расстреливали. Он был активным участником антоновского мятежа. Другое дело, что дед, скорее всего, не был идейным врагом Советской власти, просто, как и большинство крестьян, выступал против продразвёрстки. Останься он жив, строил бы вместе со всеми социализм и ходил на первомайские демонстрации.