Не отпускай мою руку - Мишель Бюсси

— Что вы там читали? Отчет следователя Мартен-Гайяра? Газеты того времени? Что вы знаете о случившемся той ночью? На какие свидетельства опираетесь?

Кристос не торопится отвечать. У него появилось странное ощущение, будто ход расследования вот-вот круто повернется. Он взвешивает слова.

— Марсьяль Бельон невиновен в гибели вашего сына Алекса? Я правильно понял ваши слова?

— Я уже вчера так и сказала вашему коллеге. Марсьяль здесь ни при чем. Он взял вину на себя. Поскольку надо было найти виновного…

Кристос пытается соображать как можно быстрее. А что, если они с самого начала рассуждали неверно, шли не в том направлении? Если Марсьяль невиновен в гибели сына, если он, напротив, стремится отомстить, — нечто в духе графа Монте-Кристо? Если он именно для того и вернулся на Реюньон? Было бы у Кристоса сейчас время посоветоваться с Имельдой…

— На пляже Букан-Кано был… был кто-то еще?

— Это давняя история, лейтенант. И мы довольно долго залечивали свои раны.

— Вы должны рассказать мне больше, мадам Доре.

— А что это изменит? Что изменится, если вы узнаете, как на самом деле умер Алекс? Какое это имеет значение для вашего плана «Папанг»?

— Искать и находить связи между прошлым и настоящим — наша забота, мадам Доре. Вы мне не ответили. Был на пляже Букан-Кано еще кто-то?

— Я вчера уже все сказала этому типу из консульства.

Кристос закрывает папку с делом Бельона. Если бы в показаниях Грациеллы Доре было хоть что-то интересное, центральное управление им на это указало бы.

— Ничего вы ему не сказали! Ни слова о тех, кто работал в вашем баре. Ни слова о возможных свидетелях гибели Алекса. Ни слова о том, что заставило вас закрыть свое заведение через два месяца после трагедии и почему еще несколько недель спустя вы покинули остров.

— Психологией увлекаетесь?

Кристос заговорщически улыбается Имельде.

— Пробую разобраться. Посещаю вечерние курсы.

— Отлично, лейтенант, так и продолжайте. Все, что я могу вам сказать, и повторяю это уже в третий раз: вы заблуждаетесь. Марсьяль никого не убивал. Он на это неспособен.

— Мадам Доре, чтобы признать вашего бывшего мужа невиновным, этого недостаточно. Прямо сейчас за ним охотятся одиннадцать вертолетов и больше тридцати полицейских.

— С сачком? Ваши люди гоняются за человеком, опасным не более чем какая-нибудь бабочка.

— С ружьями, мадам Доре. Они не станут рисковать. Они его застрелят.

Кажется, Грациелла Доре впервые заколебалась. Кристос понимает, что он должен подсказать ей выход. Он припоминает несколько причудливых версий, которые обсуждал с Айей.

— Мадам Доре, вы можете просто назвать мне имена служащих вашего бара, тех, кто был на месте, когда утонул Алекс?

— Это было так давно… Их было много.

— Мы все равно так или иначе узнаем их имена, мадам Доре.

— Вы быстро действуете, лейтенант. Очень быстро.

— Теперь ваша очередь. Вашего прелестного мотылька в ближайшие минуты насадят на булавку.

— Я подумаю. Оставьте мне ваши координаты.

— Их было семь, мадам Доре. Я хочу услышать семь имен.

— Совершенно верно, лейтенант. Семь креолов. Вы осведомлены лучше, чем вчерашний полицейский.

— Такая у нас работа. Ищем, роем, продвигаемся. Теперь о другом. Есть ли какие-то известия от Журденов?

— Нет. Они пока не объявлялись. На стеклянном столе в номере их ждут два стакана ванильного пунша и букет антуриумов.

— Райский уголок! Как только Журдены до вас доберутся, свяжитесь с Колансоном, полицейским из консульства. Или ваши хижины вполне могут остаться без крыш — их снесут вертолеты наших суровых парней…

Грациелла Доре снова заговорила холодным и нейтральным тоном, как и положено управляющей роскошным отелем.

— Я подумаю, лейтенант.

11 ч. 11 мин.

— Что скажешь, дорогуша?

Кристос только что положил трубку и теперь с нетерпением ждет заключения Имельды, которая слушала весь разговор по громкой связи.

— Миленько…

Младший лейтенант в недоумении таращит глаза:

— Ты о чем?

— О «Голубой лагуне»! Хижины на сваях, букет антуриумов — все это очень миленько. Свозил бы ты меня…

— На Маврикий?

Кристос пристраивается на краю стола, за которым сидит негритянка.

— По-моему, это место для юных влюбленных парочек…

Имельда хватает ластик и запускает им в Кристоса, тот со смехом пригибается.

— И без выводка!

Пока Имельда ищет другой снаряд, Кристос любуется ее эбеновым телом в широком вырезе платья. Он знает способ умилостивить свою чернокожую мисс Марпл.

— А как насчет дела Бельона, красавица моя? Ты нашла кончик нитки, за который надо потянуть, чтобы распутать все эти узлы?

Имельда прекращает обстрел и начинает рассуждать вслух.

— Не знаю, мне надо во всем этом разобраться. Журдены, Арман Зюттор, те, кто работал в баре десять лет назад, и те, кто сегодня работает в «Аламанде», отношения между Марсьялем Бельоном и его бывшей женой, и с его новой женой, и с Алексом, и с Софой…

Воспользовавшись тем, что Имельда увлеклась рассуждениями, Кристос тянется к ней. Ему нестерпимо хочется расстегнуть одну-две пуговицы на ее платье, просто чтобы порадовать глаз. Негритянка, полностью поглощенная своими соображениями, ничего не замечает.

— Все это как-то связано одно с другим, — продолжает она. — Насилие не вырастает на пустом месте, для него всегда есть подготовленная почва.

Младший лейтенант наклоняется и дует ей в шею.

— А удобрений здесь более чем достаточно. Несправедливо распределенные деньги. Общая безработица. И даже расизм, если копнуть поглубже.

— Вот уж чего нет, того нет. Тут вы ошибаетесь! Насилие на острове порождено совсем не этим.

Кристос отвечает ей машинально, почти уткнувшись лицом в грудь любовницы. Ему хочется добавить секс к длинному списку мотивов, побуждающих островитян убивать ближних.

— Ну так что же, красавица моя?

— Не знаю… Я каждый день просматриваю раздел происшествий в газете. Преступления на каждом шагу, куда ни глянь — брошенные дети, избитые жены, соседи, которые режут друг друга… Но истоки всего этого надо искать в другом месте… они скрыты…

Имельда продолжает рассуждать, она на мгновение вспоминает отцов своих детей. Обычная история, всегда одно и то же. Безделье. Нищета. Пьянство. Злоба. Пока островитянки получают и тратят детское пособие, отцы и свекры постепенно утрачивают всякое достоинство.