Царство небесное - Ирина Измайлова

Между тем, Ричарда мучила не только совесть, хотя эта причина была, скорее всего, первой. На третий день после своего прибытия под стены Птолемиады он тоже подхватил проклятую лихорадку! Сильный организм, а еще более несокрушимая воля и упрямство английского короля помогали ему держаться на ногах, не сдаваясь мучительной слабости и даже жестоким приступам, от которых возникала боль во всех суставах, а все тело сводила судорога. В такие часы пот ручьями тек по лицу Ричарда, оно делалось серым, как плохая бумага, а губы кривились и дергались. Но он крепился, не позволяя себе слечь в постель – это могло внести уныние в сердца воинов, которые в него так верили. А ведь назревал решающий штурм города! Век в этом лагере только и ждали приезда двух могучих королей и их армий...

Думая об этом, Львиное Сердце в который раз упрекал себя за ссору с Филиппом-Августом. Разве они приехали сюда ссориться? Разве дело, ради которого было уже положено столько жизней, не было выше и важнее гордости, славы, даже любви?.. Он безумно любил Беренгарию, и теперь, когда они наконец соединились перед алтарем, он любил ее еще сильнее. Но разве нельзя было рассказать все французскому королю еще прежде, не обманывать его, не оскорблять его сестры? В конце концов ради похода на Иерусалим можно было и отсрочить свадьбу. Беренгария поняла бы, она бы его ждала... Разве могут два великих короля сводить свои личные счеты, когда торжество или посрамление великого дела крестоносцев, спасение их восточных владений и самого Гроба Господня зависит сейчас от них?! Господь поругаем не бывает, но надругательство над святынями лежит позором на всех христианах и более всего на тех, кто в силах ему воспрепятствовать.

Ричард принял свою болезнь как наказание за чрезмерную гордыню и своеволие. И решился сделать первый шаг к примирению с Филиппом. Он спросил совета у Элеоноры, которая еще ни разу не посоветовала ему дурного, и она сказала, что такой поступок будет достоин рыцаря.

– Тогда, чтобы не уронить себя, я приглашу Филиппа-Августа в наш лагерь и в мой шатер! – заключил король.

– А вот пригласить-то его ты и не сможешь! – возразила Элеонора. – Тебе недосуг узнавать все новости, а надо бы... Король франков вот уже четвертый день не встает с постели. У него тоже лихорадка, и либо его сильнее скрутило, либо он сам слабее тебя. Так что идти к нему придется тебе!

Это известие окончательно решило дело. Львиное Сердце, жестоко давивший любую слабость в себе, обычно проявлял снисходительность к чужой слабости, если то была не слабость духа, проявленная в бою. Он отправился в лагерь Филиппа сразу после разговора с матерью. Впрочем, Элеонора, пользуясь некоторым родством с французским королевским домом, пошла с ним вместе.

Таким образом, явившись в шатер своего монарха, граф Шато-Крайон и его молочный брат Эдгар Лионский (он же лионский кузнец Эдгар), застали там Филиппа-Августа, короля Ричарда, королеву Элеонору, нескольких рыцарей, приглашенных для участия в совещании, а среди них графа Анри Шампанского и доброго друга Эдгара сира Седрика Сеймура. Старого рыцаря позвала английская королева, которая во все время их путешествия любила беседовать с ним, а по приезде в долину Птолемиады посоветовала сыну поставить Седого Волка во главе охраны английского лагеря.

Впервые молочные братья смогли увидеть двух королей вместе и сравнить их облик. И первое, что поразило их – монархи казались людьми одних лет, хотя на самом деле Филипп был восемью годами моложе Ричарда. Но на лице Ричарда Львиное Сердце годы оставили лишь тонкие росчерки морщин. В тридцать три года вокруг его глаз, на лбу и в уголках губ этих морщин было, быть может, больше, чем у иных его ровесников. При этом морщины ничуть не старили лицо короля – полное жизни, любопытства, воли оно казалось молодым, и даже сейчас, когда болезнь оставила на нем следы усталости, королю нельзя было дать его лет. Вернее, никто обычно просто не задумывался о его возрасте. Лицо Филиппа, напротив, выглядело достаточно гладким и ухоженным, морщин на нем почти не было. Однако в этом лице успела появиться некая тяжесть, которая обычно возникает, когда теряется свежесть и непосредственность ощущений, и человек начинает взвешивать свои мысли, слова и побуждения.

Филипп в этот день чувствовал себя лучше, чем накануне, и потому, узнав о приходе своего царственного вассала*, довольно легко покинул постель и встретил Ричарда, сидя в удобном кресле. На нем поверх полотняной рубахи была надета еще одна стеганая боевая37, надета только для тепла, в стремлении унять легкую дрожь лихорадки, однако со стороны это выглядело так, словно король только что снял кольчугу или собирался ее надеть. Кроме того, на плечи Филипп-Август набросил длинный, красиво расшитый золотом плащ, который, вместе с высокими кожаными сапогами, на которых поблескивали золоченые бляшки, и золотым тонким венцом придавал монарху действительно царственный вид. Венец с мелкими рубинами и опалами очень шел к бледному лицу короля, обрамленному длинными, до плеч волосами, такими же светло-каштановыми, как у его сестры Алисы, но совсем не вьющимися. Он очень коротко подстригал бороду, так что она почти не оттеняла, а лишь тонкой рамкой обводила подбородок, подчеркивая его жесткую мужественную линию и твердость рта, неожиданную при общей мягкости лица.

Ричард пришел к сюзерену в своей боевой кольчуге до колен, правда, без кольчужных чулок и без наколенников, но с мечом у пояса, что в условиях военного лагеря не могло быть воспринято как угроза или неучтивость. Тем не менее, на голову король Англии тоже надел не шлем, а царский венец – тонкий золотой обруч, украшенный с четырех сторон зубцами трилистника, в которые были вправлены лиловые аметисты. Этот венец удерживал буйство его густых и пышных волос, русых, волнистых и мягких, как у женщины. Они были подстрижены «под шлем» и не падали на плечи, а шапкой вставали вокруг головы.

– А вот и наши близнецы пожаловали! – воскликнул Филипп-Август, увидав молодых рыцарей, вошедших в его шатер и склонившихся в знак приветствия, тем более, что возле порога полог был для них низковат. – Ну до чего похожи, а! Когда стоят рядом, разница видна, а порознь легко спутаешь. Ну, граф, и вы, любезный Эдгар Лионский, готовы ли вы вновь показать, что не страшитесь подвигов во имя креста?

Король спросил полушутливым тоном, однако молодые люди отлично поняли, что он вовсе не шутит...

– Когда возможно проявить отвагу, нужно проявлять ее! – ответил Луи. – И мы приехали сюда не любоваться крепостными стенами.

– Достойно! – усмехаясь, проговорил Филипп. – Достойно, ничего не скажешь. – Ну так вот, рыцари, мы с моим дорогим братом королем Ричардом только что обсудили все возможности покончить с этой тяжкой осадой и наконец взять Акру, без чего невозможно двинуть войска дальше, к Иерусалиму. Мы же не можем оставить позади себя вражеский гарнизон и крепость, из которой всегда могут ударить нам в тыл! Осада идет много больше года, и ради нее положены уже тысячи и тысячи жизней, а значит, мы тем более не в силах отступить. Любезный брат! – это относилось к Ричарду, тоже сидевшему в кресле с большим листом бумаги, развернутым на коленях. – Расскажите о своем замысле.

– Да он, собственно, не совсем мой! – Львиное Сердце пожал плечами и кивнул в сторону сира Седрика, скромно стоявшего в стороне. – Вот этот старый богатырь сегодня напомнил мне об одном неплохом способе брать крепости.