Анти-Авелин - Наталия Земская

Очень скоро из темноты возникла фигура в кружевах и перьях, наполнив комнату пронзительным цветочным запахом духов. Шляпа визитера комично цеплялась своим украшением из страусиного оперения за низкие потолочные балки, в связи с чем перекрытия были подвернуты испепеляющему презрению, но сама шляпа осталась на голове вельможи.

– Клод Дангон?

– Да, сир.

– Я так и подумал, – с этими словами маркиз бесцеремонно подошел к единственному табурету в комнате и театрально расположился на нем, расставив широко руки, положив одну на стол, а второй оперся об шпагу в ножнах так, чтобы всем были видны многоярусные кружева на его рукавах. – Тебе должно быть интересно, ремесленник, почему я оказал тебе такую честь своим визитом?

– Я не знал, маркиз, что ваше ночное появление – это большая честь для меня.

Шумно вздохнув, вельможа продолжил:

– Чем дальше отъезжаешь от королевского двора, тем реже встречаешь людей, обладающих представлениями об этикете, – маркиз устало снял с головы сооружение из перьев и положил его на стол. – Пшел вон! – крикнул он стражнику, и продолжил: – Тогда поговорим о сути моего визита. Кроль Франции и Наварры Людовик XIV де Бурбон желает видеть тебя при своем дворе. Что ты молчишь? Такое известие поразило бы любого смертного на твоем месте.

– Я пытаюсь понять, что за этим кроется.

Вельможа встал и начал нервно ходить по комнате:

– Дурацкая история за этим кроется! Этот выскочка маркиз Франсуа де Дрё-Брезе тайно разослал во все концы Франции своих вассалов, чтобы те раздобыли для Короля-Солнца любые диковинки, которые только встретятся на их пути. И надо же такому случиться, что один из них, смеха ради, купил в лавке Лиона изготовленную тобой, ремесленник, ткань в полоску. Де Дрё-Брезе повелел сшить из нее платье для своей супруги. И на балу, когда наступил час забавных подношений для Короля, продемонстрировал новый туалет на своей жене и преподнес эту ткань, названную твоим именем. Его Величество пришел в бурный восторг. Никто не ожидал, что у него будет такая реакция на простую полоску на материи, – даже я, его чуткий фаворит, знающий все его вкусы и пристрастия не смог это предугадать. Король назвал этого проныру «близким другом», а его жену «дамой сердца», лишив этих званий меня и мою супругу, соответственно! Мое самолюбие было не просто задето, оно было растоптано в одночасье! Все мои усилия, все мои бессонные ночи…

– Но бессонные ночи, я так понимаю, были у вашей супруги.

– Ошибаешься! Когда она была в спальне короля, я всю ночь до утра стоял на коленях и молил Господа, чтобы она нигде не ошиблась и доставила королю истинное наслаждение, – ничуть не смутившись, возразил маркиз. – И вдруг – такое падение! Мой разум не выдержал этого, и я крикнул при всех: «Ерунда!». Все восторги двора стихли в одну секунду, и я увидел гневные глаза короля. Мне показалось, что жизнь покидает меня. «Мой восторг для вас «ерунда», маркиз?» – обратился ко мне король, еле сдерживая ярость. Я почувствовал, как голова покатилась с моих плеч, но меня спасла моя благоверная Луиза. Она бросилась к ногам своего Блистательного Возлюбленного (так она его называла), и взмолилась: «Не гневайся, Несравненный. Мой супруг назвал ерундой подарок маркиза Франсуа де Брё-Брезе, а не ваше восхищение. Дело все в том, что мой несдержанный муж знает мастера, который создал эту ткань, и хотел перевезти его ближе к вашему двору, чтобы тот радовал вас своим искусством столько, сколько вам заблагорассудится, но его опередили завистники». Людовик оценил находчивость Луизы, и простил мою выходку, но он не забыл данное ею от моего имени обещание. И теперь я посреди ночи сижу в этой лачуге, а мог бы дать указания притащить тебя за шкирку в свой замок.

– Не мог бы. Ведь речь идет не о подарке королю, а о вашей шкуре, маркиз. И вам необходимо договориться со мной, чтобы я понравился Его величеству.

– А ты умен, Клод Дангон. Этого следовало ожидать. Я видел сегодня твои росписи по шелку, многие из них я приобрел для двора. Чего ты хочешь? Денег? Женщин? Титул? Это все в моей власти.

– Верни мою дочь.

– Ах, это. Приехав сегодня утром в город, я навел все справки о тебе и, узнав о твоем деле, послал богатое подношение главному тюремщику. К моему удивлению, он его не принял. Твоя дочь совершила преступление, которое не может быть прощено.

– Она его не совершала.

– Родительская любовь к своим чадам слепа.

– Спасешь мою дочь, я поеду за тобой хоть на край света и сделаю все, что ты захочешь. Если не поможешь, спасай свою шкуру сам, как знаешь.

– Ты как со мной разговариваешь, мужлан?

– Ты понял меня? – Клод Дангон угрожающе навис над вельможей.

– Ладно, ладно. Я и не думал, что ремесленник может быть так привязан к своему дитя. Я увеличу размер подарков, поговорю со здешними вельможами. Просто, я еще не успел познакомиться с местной знатью. Балы начнутся в воскресенье, после поста, а сегодня только пятница, – маркиз трусливо подхватил шляпу и попятился к двери. – Я пришлю записку, как только добьюсь освобождения твоей дочери, – и нырнул в темноту дверного проема.

Лучик надежды упал в сердце Клода Дангона. Это был знак свыше. Авелин будет спасена, и они уедут из этого города.

Утро следующего дня было серым и унылым. Раскисшие от дождя помои на улице прилипали к каблукам, и Клод то и дело останавливался, чтобы стряхнуть с обуви грязь.

Около стен городской тюрьмы тучи на небе вдруг расступились, и площадь залилась ярким солнцем.

В это время тюремные ворота приоткрылись, и из них вышел монах, а следом стражники вынесли человека, судя по его длинным и дорогим одеждам, какого-то высокого церковного чина. «Вероятно, его приводили к кому-то из знатных заключенных, а тонкая натура посредника небожителей не выдержала вида земных грехопадений», – попытался успокоить себя Клод Дангон.

Стражник на воротах издалека узнал несчастного родителя и против обыкновения приветливо улыбнулся ему:

– Ну, что, папаша? Отмучился ты и твоя дочка. Завтра будет суд над ней и приговор к наказанию.

– Ты что такое говоришь, несчастный? Ты, вероятно, пьян с утра?

– Я пьян всегда, а ты иди, готовься к суду. Вряд ли ее помилуют, эта еретичка призналась в своих преступлениях. Помяни мое слово, завтра же и казнят эту бестию. Так что скажи ее матери, если она у нее есть, чтобы сразу оделась в черное, как подобает.

Клод Дангон сел на мостовую, как подкошенный.

– Ну-ну, не сиди здесь, – стражник ткнул его палкой в бок. – Иди отсюда подобру-поздорову, пока ребра целы.

Все остальное происходило, как во сне: плач, лица друзей, стоны Марии, терпкое вино и чьи-то объятия.

Тяжелое пробуждение задолго до рассвета, и один единственный вопрос: как такое могло случиться? От несправедливости и горя сковало тело, и только разум пытался осознать происходящее.

Клоду Дангону посчастливилось жениться на любимой девушке. Его и ее родители не противились их выбору, за что он был благодарен небесам. Безмятежное счастье длилось недолго. Вскоре после венчания Мария понесла их первенца, роды начались у нее к сроку и, так как врач был им не по карману, соседи привели в дом повивальную бабку. Та постоянно спала, а в перерывах между сном пила мелкими глотками вино, пока Мария мучилась от схваток.