Усмешка Люцифера - Данил Корецкий

Тем более Уантлок сам убедился: с медленным угасанием огня в черном камне одновременно угасал и сам хозяин. И вот сейчас произошло чудо: извлеченный на свет мертвый камень вновь ожил — он наполнялся красно-желтым светом, который казался не зловещим, наоборот — ободряющим и успокаивающим. От перстня исходило приятное тепло, и Уантлок ощутил острое желание надеть его на палец. Машинально он хотел перекреститься, но только поднял руку, как ощутил острую боль в плече и локте, рука повисла, как простреленная пулей.

— Уантлок! — послышался требовательный оклик. Сунув перстень обратно в карман, слуга поспешил на зов. Но он твердо понял одно: о том, чтобы водрузить эту железяку на свой палец, не могло быть и речи, какими бы заманчивыми ни были посулы хозяина…

Одевание заняло немало времени. В последний момент Дрейк передумал и не стал надевать старый костюм, предпочтя ему адмиральский мундир. Облаченный в военное обмундирование, опоясанный рыцарским мечом, он вышел на палубу, хотя и поддерживаемый слугой, но изо всех сил стараясь держаться прямо.

Команда уже построилась на юте[12]. Настоящие матросы Королевского флота, вымуштрованные и дисциплинированные, в тщательно пригнанной форме, молча взирали на своего легендарного капитана. Тот исхудал и еле передвигал ноги. Моряки понимали, что тот переживает последние часы своей великой жизни и хочет проститься и с ними, и с Мировым океаном, воды которого он столько раз пересекал вдоль и поперек.

Френсис остановился перед строем и повернулся к своим подчиненным. Но матросы вдруг вскинули головы, глядя куда-то вверх, где раздалось громкое хлопанье крыльев. Дрейк тоже поднял взгляд. Над кораблем, совсем низко, описывала круги огромная черная чайка! Ни избороздивший весь Мировой океан Френсис Дрейк, ни один из его матросов никогда не видели черных чаек и даже не слышали о них… Моряки суеверны и верят в приметы. По строю пробежал ропот тревожного удивления и возбужденный шепот:

— Дурной знак…

— Плохое предзнаменование…

— Добром это плаванье не закончится…

— Прощайте, мои верные соратники, — прохрипел Дрейк, но его не услышали — то ли голос был слишком слабый, то ли ветер рвал на части и уносил в море слова, то ли вид черной чайки выбил экипаж из колеи.

Сделав несколько кругов над палубой, всполошившая всех птица села на бизань-мачту и принялась с интересом наблюдать за происходящим внизу.

— В каюту, Уантлок, — прошептал адмирал. Силы окончательно оставили его, но верный слуга расслышал хозяина, жестом подозвал одного из матросов, и они то ли повели, то ли понесли Дрейка в каюту.

— Принесите аркебузу, я разделаюсь с этой тварью! — раздался за их спинами голос помощника капитана Сэмюэля Симпсона — самого лучшего стрелка на «Золотой лани».

Уантлок прямо в одежде и с мечом уложил адмирала на кровать, принес ему рому, но тот отказался и попросил воды. Потом прикрыл глаза и как будто заснул. Уантлок вышел из каюты и стал наблюдать, как Симпсон раздувает фитиль, потом, сев на палубу и положив ствол тяжелой аркебузы на раздвоенную рогаткой подставку, долго целится, задрав дуло кверху. Черная чайка спокойно сидела на месте, вертя головой в разные стороны. Раздался грохот, сверкнуло пламя, ствол аркебузы разорвался, и Симпсон с окровавленным лицом и руками опрокинулся на спину. К нему бросились матросы и быстро унесли в лазарет. А Уантлок зашел в каюту, собираясь рассказать этот удивительный случай хозяину, как только он проснется. Но тут же понял, что никакие земные вести Френсиса Дрейка уже не интересуют: он был мертв. Слуга попытался избавиться от нежеланного и пугающего подарка и вернуть перстень настоящему владельцу, но не сумел: надеть его на палец покойного не удалось — то ли палец стал толще, то ли кольцо уменьшилось в диаметре. Уантлок внимательно осмотрел то и другое и пришел к выводу, что пальцы остались прежними, а значит, дело в перстне… Но ведь он не мог уменьшиться! И все же уменьшился…

Преодолевая себя, Уантлок вновь спрятал перстень в карман, прикрыл тело адмирала дорогой шелковой тканью и объявил печальную весть команде. Дальше все шло по привычному скорбному ритуалу: плотник сколотил гроб из тщательно оструганных досок, туда уложили тело адмирала, вбив в крышку четыре больших железных гвоздя. Потом последнее пристанище Дрейка обили свинцовыми листами, из которых отливали пули и которые рубили на картечь. Под оглушительный залп всех корабельных орудий, содрогнувший «Золотую лань», как удар мощного шторма, свинцовый гроб соскользнул с доски за борт и, взметнув высокий фонтан воды, ушел в морскую пучину.

Черная чайка сидела на мачте, ее не пугали ни пушечные выстрелы, ни крики матросов. Когда все разошлись по каютам, чтобы помянуть адмирала добрым ямайским ромом, Уантлок вышел на кормовой балкон осиротевшей каюты и, размахнувшись, бросил перстень вслед за его хозяином. Но лев с камнем во рту не погрузился в голубую бездну и даже не долетел до поверхности воды: черная молния мелькнула сверху вниз со скоростью стрелы, схватила клювом блестящее колечко, быстро набрала высоту и полетела прочь. Проводив ее взглядом, Уантлок облегченно вздохнул и перекрестился. На этот раз без всяких неприятных ощущений.

Черная чайка летела необычно быстро для любой птицы, через несколько мгновений она превратилась в черную точку и скрылась из глаз.

Москва, 1962 год

Капитан милиции Короедов не знал ни Студента, ни Голована и не имел никакого отношения к истории с перстнем. Самое глупое и досадное, что раньше он и не играл-то особо. Ни в шахматы, ни в карты, ни в домино. Может, в солдатики какие-нибудь в детстве, да и то он точно не помнит. Ну, в «тюхи» еще, на пуговицы, в школе. Только это быстро прошло. Не выигрывал Короедов никогда, не везло ему в игре, потому и интереса не было.

Вот тем-то и нелепей вся эта история.

А началось все с бутылки, как обычно и бывает. Выпить Короедов любил. Что есть, то есть, тут и отрицать нечего. Но — строго в неслужебное время. Как-никак во вневедомственной охране, работает на важном государственном объекте — в Оружейной палате, на территории Кремля… Так что все аккуратно, по струночке, без мордобоя и последствий. Ну а тут выходные, жена уборку затеяла, тоска зеленая, а у школьного товарища Вовки Дергуна — сорокалетний юбилей.

Кто сказал, что сороковник не празднуют? Правильно сказал! Надо было на законодательном уровне запретить это безобразие! Тогда бы, может, и не случилось ничего! Короче, отпросился у своей. Поехали к Дергуну на дачу, в Сосенки, десять километров от Москвы. Из старой школьной компании их всего шесть человек осталось. Кто на фронте погиб, кто сидит, кто просто прийти не смог или не захотел. Банька, выпили, посидели, покалякали, опять выпили. «За тех, кто не вернулся!», «За выпуск 41-го года!», «Ну, чтоб женился в этом году, Вован!». Накатили весело, водка закончилась быстро, юбиляр сгонял в деревню за самогоном — две поллитры мутного — выпили и его.