Операция "Трест". Шпионский маршрут Москва - Берлин - Париж - Армен Гаспарян
Шрифт:
Интервал:
Все остальное в этой истории – еще более талантливая фальсификация ИНО ГПУ, чем в деле гибели Сиднея Рейли на границе. В эту версию вполне удачно вписывается и успех боевой группы Ларионова (о нем речь еще впереди). «Жертвуя единицами, мы спасаем тысячи». Во все времена это был негласный девиз разведок.
Остается вопрос: какова же дальнейшая судьба Стауница? Его вполне могли действительно убить в 1927 году. Скажем, Захарченко-Шульц. Или, якобы по ошибке, контрразведчики. Мавр сделал свое дело…
С другой стороны, Стауниц вполне мог остаться живым и попасть под нож сталинских чисток десять лет спустя, как все участники «Треста» с Лубянки. А мог и не попасть. И благополучно пережить и хрущевскую оттепель с брежневским застоем под чужой фамилией. Коих у него было немало.
2. Условно назову ее официальной. Стауниц – натура, склонная к измене. Сначала он офицер, за Веру, Царя и Отечество. Потом – он красный командир, за трудовой народ и мировую революцию. Затем – видный савинковец, за демократическую республику и крестьян. Далее – снова красный офицер. Более того – тайный сотрудник иностранного отдела ГПУ. Вслед за этим – белогвардеец, готовый отдать свою жизнь за свержение ненавистных Советов. Это был последний поворот в его извилистой жизни.
Поверить в это сложно. Вообще, вся биография Стауница больше напоминает хорошо написанный детектив, который держит читателя в неведении до последних страниц. Иной раз у меня складывается мнение, что кто-то специально вписал в жизнь живого человека все эти фантастические хитросплетения.
3. Когда чекисты приняли решение сворачивать «Трест», они вполне могли пойти и на нестандартный в данной ситуации ход – использовать Стауница втемную. То есть спровоцировать его на очередную измену своим идеалам, если, конечно, в отношении этого человека вообще уместно говорить про идеалы. Сделать это было очень просто. Стауниц был кассиром «Треста». Именно через его руки проходили суммы на самую успешную операцию советской разведки. И суммы были немаленькие. Вполне допускаю, что Эдуард Оттович не забывал и о собственном материальном благополучии.
Он мог, пользуясь доверием Захарченко, переправлять валюту за границу, где она благополучно оседала на его банковском счету. Очевидно, что во время проведения операции «Трест» лубянское начальство смотрело на такие шалости сквозь пальцы. Но когда настало время опускать занавес, оно, вероятно, намекнуло бы Стауницу, что пора держать ответ за разворовывание народных средств. Он не мог не испугаться. Он должен был спасать свою драгоценную жизнь, за которую столько раз шел на предательства под дулами пистолетов. Но Стауниц не мог не понимать, что эмиграция ему не поверит. Это в лучшем случае. В худшем – пристрелят как предателя. Но побег с Захарченко давал хоть мизерный, но шанс на продление жизни…
Ясно одно: человек по фамилии Стауниц бесследно исчез летом 1927 года. Он не мог не исчезнуть. Революция в первую очередь пожирает собственных создателей. А «Трест» был своего рода революцией, по крайней мере с точки зрения истории разведок. Поэтому и расстрелянные спустя десять лет Сыроежкин, Федоров, Артузов и все остальные участники этой операции не могли при всем желании убежать от судьбы…
* * *
Резидент боевой организации Кутепова в Варшаве Сергей Войцеховский в своих воспоминаниях «Трест» приводит весьма любопытную версию судьбы Стауница:
«Немцы в 1943 году раскрыли в Киеве советскую подпольную организацию. Ее начальником был не то капитан, не то майор государственной безопасности, нарочно оставленный в Киеве для этой работы. Его арестовали. Постепенно размотали клубок. Установили с несомненной точностью, что человек, называвший себя в Киеве Коваленкой, побывавший в Варшаве, как барон Мантейфель, и пользовавшийся, вероятно, и другими псевдонимами, был в действительности латышом, старым чекистом Александром Уппелиншем, которого все знают под фамилией Опперпута.
– Что же немцы с ним сделали?
Бискупский пожал плечами:
– Не знаю. Расстреляли, должно быть».
Версия интересная. Но не более того. Документально эти факты не подтверждены. Нет свидетельств в архивах ФСБ или гестапо. А значит, и принимать эту историю за правду пока не приходится.
Понятна позиция Войцеховского. Ему очень хотелось, чтобы Стауниц понес заслуженное наказание за свое предательство. И если отомстить ему не смогли кутеповские боевики (хотя и искали его достаточно долго), то пусть это будут хотя бы немцы…
* * *
Получив известие, что в Москве террористический акт сорвался, Ларионов принял решение начинать действовать. 2 июня из объявления в газете он узнал, что скоро состоится собрание в центральном партийном клубе. В списке возможных объектов для диверсии он значился под номером три. Предпочтительнее были только здания Северо-западного областного и Ленинградского городского комитетов ВКП(б). Но Ларионов, внимательно изучивший возможные пути отступления от Смольного, пришел к выводу, что провести там диверсию будет крайне сложно. Поэтому он остановил свой выбор на партийном клубе.
Они были прекрасно вооружены. Гранаты, маузеры, браунинги, баллончики с газом. На случай неудачи у каждого была ампула цианистого калия. 6 июня в 20 часов 50 минут Ларионов, Мономахов и Соловьев (он же Левашов) подошли к зданию партийного клуба. Все дальнейшее Ларионов достаточно подробно описал в своих мемуарах «Боевая вылазка в СССР»:
«“Ответный террор против коммунистической партии” – вот лозунг наиболее действительный в борьбе с палачами. В ночных кошмарах им, убийцам, ворам, садистам и растлителям духа народного, чудится грядущее возмездие. Хулители имени Бога на земле чуют, что час расплаты не может не прийти. Только действие – твердое, прямое, бьющее прямо в цель – способно положить конец бесчинственной власти маньяков. И только жертва чистая и святая восстановит честь опозоренной и безмерно поруганной Родины.
И нет иных путей для тех, кто признает наш общий страшный долг крови, залившей родную землю в бесчисленных подвалах. И нет иного действия, кроме боя, хотя бы для этого пришлось биться одному против всех.
Было восемь часов и три четверти. Белый вечер, сырой и теплый, висел над “Ленинградом”. Звонки трамваев, шаркание человеческих гусениц по панелям, стук собственного сердца – частый и тревожный – вот все, что воспринимало сознание. И еще одно воспринимало ясно и четко, что у подъезда Партклуба стоит милиционер, что ворота в проходной двор в соседнем доме заперты на солидный висячий замок, и остается единственный путь бегства – на Кирпичный переулок.
Прошли перед “мильтоном”. Он скосил на нас глаза и отвернулся. Выглянули на него из-за угла Кирпичного. О счастье! “Мильтон” неторопливым шагом побрел к Гороховой. Путь, значит – свободен!
– Смотрите, не отставать, – говорю я спутникам, чувствуя, как мой голос звучит отчаянием кавалерийской атаки.
Тяжелая дверь еле поддается. Я знаю наверное, что на этот раз – все будет…
В прихожей полумрак. Товарищ Брекс беседует о чем-то с маленьким черноватым евреем; они оба склонились над какими-то списками. Еврей в чем-то упрекает Брекс, и она, видимо, сильно смущена. Низкая лампа освещает их лица. Прямо перед нами лестница наверх, влево вешалка – мы здесь все знаем.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!