Тайна двух океанов - Григорий Адамов

Горелов успел за время своих размышлений значительно отдохнуть. Он почувствовал прилив новых сил и попробовал приподняться, но, вероятно, на нем лежал слишком тяжелый и толстый слой ила, который приподнять было ему не по силам. По бокам же сырая, податливая масса слегка раздалась в стороны.

Горелов решил пробиваться сквозь толщу лежавшего на нем ила, но не вверх, а в сторону, которая казалась более податливой. Чувствуя себя значительно посвежевшим и бодрым — насколько можно было быть бодрым в таком положении, — он уже не думал о доносившихся порой звуках. Они его больше не беспокоили. Он начал усиленно двигать руками, подтаскивая, сжимая и подминая под себя своими широкими металлическими ладонями комки мокрого, как грязь, ила. Первые же несколько минут работы необыкновенно обрадовали его своими результатами. Перед ним образовалось небольшое, тускло освещенное загрязненным фонарем углубление, куда он с приливом новой энергии принялся продвигаться. Через полчаса упорной работы Горелов прополз таким образом почти полметра. Он даже изловчился открыть на поясе патронташ со щитком управления и, нажав кнопку «питание», получил возможность сделать несколько глотков горячего какао. Как он был теперь благодарен Скворешне за его предусмотрительность и заботу! Воздух в скафандре был превосходный, и жидкого кислорода должно было еще хватить надолго.

Сделав небольшой перерыв и отдохнув, он с новой энергией принялся за работу, но не успел продвинуться и на несколько сантиметров, как неожиданно его металлические пальцы заскрежетали, встретив твердое, каменное препятствие. В первое мгновение он обомлел, но, решив, что это небольшой, засыпанный илом обломок скалы, принялся прокладывать свой ход кверху вдоль обломка. Он усердно работал, делая лишь краткие перерывы для отдыха, но каменная преграда не исчезала, продолжая ровно, без выступов подниматься вверх. Тогда ему стало понятно, что перед ним гранитная стена тоннеля. Вся его работа оказалась напрасной. Отчаяние охватило Горелова. Он опустил голову со шлемом на ил и в бессилии лежал, порой содрогаясь всем телом, словно в беззвучных рыданиях.

Вдруг он встрепенулся. Сколько у него осталось кислорода? Ведь ему неизвестно даже, сколько времени он лежал без сознания после обвала… Десять минут или десять часов? И с каждой уходящей минутой уходят считанные минуты оставшегося ему кусочка жизни. Он не имеет права оставаться в бездействии. Он должен бороться до конца!

«Бу-бу-бу… бу-бу-бу…» — донеслось снизу знакомое бормотание.

С энергией отчаяния Горелов снова принялся за работу. Но почему-то теперь он рыл вниз. Почему? Он сам не отдавал себе в этом отчета.

Он уже опустился головой в проделанную нору почти до пояса. Залепленный грязью фонарь едва освещал крошечное пространство впереди. Руки ломило. Пот заливал лицо, ослепляя глаза. Еще несколько движений — и нужно отдохнуть.

Вдруг пальцы Горелова скользнули по чему-то гладкому, и под ними раздался тонкий, чуть слышный скрип. Пальцы сгребают ил с препятствия… И сердце Горелова внезапно, как будто сорвавшись с места, заколотилось с бешеной силой. Что это? Что это такое? Лопатка?! Не может быть! Прежде чем он в состоянии был что-нибудь сообразить, неожиданно и совсем близко послышались снизу знакомые бормочущие звуки и среди них глухо, но достаточно внятно:

— Черт!

Словно подброшенный ударом, Горелов откинулся назад и закричал изо всех сил:

— Шелавин!.. Шелавин!.. Это вы?

— А кто же еще, позвольте вас спросить? Кто там?

— Это я! Это я… Горелов. Боже мой! Мы ищем вас… Меня завалило…

— Как и меня?! Отлично!

Слова Шелавина доносились через металл скафандров хотя и глухо, но вполне разборчиво и свидетельствовали о его завидном спокойствии и даже наличии известной дозы юмора. Видимо, доблестный ученый был далек от отчаяния и совсем не терял присутствия духа даже в столь бедственном положении. Горелов вспомнил привычку океанографа громко говорить с самим собой в увлечении какой-нибудь интересной работой, вслух негодовать при неудачах и восхищаться успехами. Очевидно, эта привычка не покинула Шелавина и теперь, когда он очутился под огромной массой обрушившегося на него ила и копошился под ней в поисках спасения. Несомненно, это его монолог доносился до Горелова столь испугавшим его сначала бормотанием, Горелов даже рассмеялся…

— Как вы себя чувствуете, Иван Степанович? Вы не пострадали при обвале?

— Ничуть! Пробиваюсь к выходу… Превратился, можно сказать, в крота… А вы что делаете?

— Я слегка ранен… Ничего серьезного. Тоже роюсь, но наткнулся на гранитную стену. Теперь не знаю, куда двигаться.

— В какую сторону вы направляетесь?

— То есть как? Ну… прямо перед собой.

— Разве у вас нет компаса, позвольте вас спросить? Или вы не умеете им пользоваться? — послышались вопросы океанографа в знакомом, теперь просто восхитительном, раздраженном тоне.

Действительно, как он мог забыть о такой простой и необходимейшей в его положении вещи! Молча сквозь илистую грязь он протащил к глазам руку и вгляделся в компас.

— Стена от меня к северу, Иван Степанович.

— Ну и отлично! Ройте к западу, вдоль стены. Там выход из тоннеля. Свод на меня обрушился посреди тоннеля, недалеко от выхода. Образовался, должно быть, холм с понижением у стен. Направляйтесь отступя на метр от стены, иначе наткнетесь на выступ, и его придется обходить. Под этим выступом я именно и нашел замечательную золотую россыпь.

Тренированная наблюдательность ученого, привыкшего все замечать при изучении местности, оказалась теперь спасительной.

Пленники ила возобновили работу. Пыхтя и отдуваясь, Шелавин почти непрерывно говорил, то сокрушаясь по поводу потерянной россыпи, то восхищенно рассказывая о необыкновенной октаэдрической форме золотых самородков, несомненно гидротермального происхождения.

— Это очень редкое явление, — говорил Шелавин. — Понимаете ли вы, какой это возбудит интерес в научном мире? Фу, черт! Ил такой влажный, что без скафандра им можно было бы захлебнуться! Абсолютно! Вероятно, мы приближаемся к внешним слоям холма, к выходу. Впрочем, я все же успел положить в сумку несколько этих замечательных самородков. Прекрасные, чистые восьмиугольные кристаллы, на редкость крупные для этих форм.

— Иван Степанович, — прервал океанографа Горелов, — почему вы не отвечали на вызов? У вас повреждено радио?

— Обвал случился в тот самый момент, когда я прекратил разговор с подлодкой и собирался восстановить связь с вами. Мой щиток управления был открыт, его забило илом, и включатели засорились. А у вас тоже радио не работает?

— Да. Не могу понять, почему. Возможно, что, ударившись виском о слуховой аппарат, я повредил его.

— Возможно, возможно… Как ваша рана?

— Кровь давно перестала идти. Чувствую только ноющую боль в виске. Ничего серьезного…