Король на именинах - Сергей Зверев

В те времена хозяева не задумывались, куда деваются нечистоты – уходили в трубу, и дело с концом. Сегодня же за все надо платить, и у обедневших академиков, профессоров четвертый год подряд не находилось денег, чтобы нанять экскаватор, транспорт, оплатить вывоз и захоронение зловонного ила с полей фильтрации, куда сбрасывалась дачная канализация.

Поля фильтрации – шестиметровые валы, огораживающие площадку для стоков, поросли кустами, молодыми березками и сосенками, к ним дачники по ночам свозили на тачках мусор. Удушливый запах застилал лес на сотни метров вокруг. Даже самый отчаянный грибник-маньяк не решился бы срезать в здешнем лесу боровик – сквозь промоины в валах после дождей выливались потоки разжиженного ила. Они собирались в небольшие озерца, подернутые радужной нефтяной пленкой, даже трава не росла на них.

«Гранд Чероки» полз через мрачный еловый лесок, подминая под себя разросшиеся на дороге лебеду и чертополох. Широкие колеса все глубже проваливались в раскисшую жирную землю. В приоткрытое окно тек густой запах гнили. Водитель приоткрыл дверцу, глянул на измазанные грязью колеса, а затем на видневшиеся за деревьями валы полей фильтрации.

«Дальше лезть не стоит, не помогут и два ведущих моста. Даже на пониженной передаче не выеду».

Водитель Артиста, пятясь, тянул на одеяле труп.

«Почему это мертвый всегда тяжелее живого?»

Сопя от натуги, Вадик втянул мертвое тело на гребень вала, почти у самых ног подрагивала черная, как смола, жижа, густо усыпанная сухой хвоей. Водитель старался дышать ртом, но даже при этом ощущал отвратный запах.

«Подкинул ты мне грязную работу, фраерок», – без злости подумал Вадик.

Он выбрал из кучи строительного мусора большие обломки кирпичей и рассовал под одежду, подумав, прикрыл мертвецу веки.

Труп какое-то время держался на поверхности. Водитель глядел на него и неторопливо курил, не хотелось бежать за жердью. Наконец из глубины поднялись, забулькали, захлопали пузыри. Мертвец качнулся, первыми исчезли ноги. Грязь наплывала на белую, испачканную кровью рубашку, коснулась подбородка, залила лицо и сошлась над головой. Зеленоватые пузыри лопались один за другим.

Вадик выпустил из пальцев рдеющий окурок и сплюнул на него, погасил с первого раза.

«Десятый… он десятый», – морщил лоб водитель.

Никогда специально не считал, а тут припомнилось само собой. Вадик почти не помнил лиц тех, кого ему доводилось хоронить без гроба, без друзей и родственников, в память врезался только один – боец из их бригады, отказавшийся выполнить приказ Артиста; при «братках» Артист ему ничего не сказал, только внимательно посмотрел и улыбнулся. А поздним вечером привел Вадика в офис на рынке и открыл широкий платяной шкаф. Рядовой «пехотинец» из бригады, получавший у Артиста тысячу долларов в месяц, лежал, завернутый в прозрачную пленку, стянутую витой веревкой. Полиэтилен плотно прилегал к лицу, и Вадик навсегда запомнил неподвижно смотревшие на него мертвые глаза и кровавый след от удавки на шее.

Водитель мотнул головой, отгоняя преследовавшее его видение, и взглянул на часы – Артист любил точность, если сказал «в шесть», значит, мог и не смотреть в окно, машина стояла на месте.

Обычно Вадик не заезжал на чужие мойки, пользовался одной и той же. Знал, что держит ее Пашка-Крематорий, а значит, и сюрпризов там ждать не приходится. Взрывчатку конкурентам обычно на мойках и подкладывают, в другом месте к машине подойти непросто. Но не поедешь же через весь город, если на каждом колесе прилипло по пуду грязи! Пришлось завернуть на ближайшую.

– Чего так внимательно смотришь, братан? – заулыбался мойщик, когда Вадик, присев на корточки, заглянул под днище машины, изучая его, – вымыли джип по первому классу, – и, не боясь испачкать тряпку, он провел ею по диску переднего колеса, даже следа не осталось. – Где только ты сумел его так глубоко в грязь посадить?

– На рыбалку ездил. Берега топкие, – Вадик бесстрастно отсчитал деньги.

– Много словил?

– Сорвалась, но большая была. А мелочь меня не интересует.

– Я бы посоветовал машину воском покрыть и полирнуть.

Вадик пожал плечами:

– Нет. Спешу.

Ровно в шесть вечера, когда Артист появился на крыльце офиса, «Гранд Чероки» уже стоял под пластиковым навесом, словно никуда и не уезжал. Вадик сразу же поднял голову от руля. Артист сел на переднее сиденье, в салоне приятно пахло свежестью.

– Ароматизатор прикупил, – пояснил водитель, – если вам не нравится, к себе в тачку повешу.

Артем Кузнецов принюхался.

– Пусть будет.

Уже в девять часов утра Павел Глазунов ехал по городу на стареньком трехколесном мотороллере. За его спиной серебрилась рифленая алюминиевая будка с надписью, выведенной масляной краской под трафарет: «Ремонт холодильников». Обшарпанный пластиковый шлем с коротким козырьком стягивал под подбородком кожаный ремешок. Мешковатый защитного цвета комбинезон хлопал на ветру.

Киллер выглядел как обычный ремонтник, промышляющий починкой бытовой техники. На человека в спецодежде граждане привыкли не обращать внимания, пройдет такой тип мимо, и никто не вспомнит его лица, в лучшем случае припомнят фигуру, походку. Беззаботности у москвичей не поубавилось даже после того, как взлетели на воздух жилые дома в городе, как гремели взрывы в подземных переходах, захватывались и погибали заложники. Бросит москвич беглый взгляд на вездесущего человека в грязноватом комбинезоне, спецовке и, убедившись, что у того славянская внешность, тут же переключит свое внимание на что-нибудь более привлекательное. Мало ли красоток ходит по столичным улицам!

Глазунов завернул во двор. У стены, зияющей выбитыми окнами, стояли металлические леса, не доходившие и до пятого этажа. Построенный сразу после войны дом начали ремонтировать еще весной, но потом стройка застопорилась. На здание претендовал другой владелец, которому задолжала фирма, арендовавшая дом сроком на пятьдесят лет. Вот и стояло в центре города бесхозное строение. Упадет с крыши кирпич, и ответить за это будет некому.

Мотороллер Глазунов загнал между разрисованными подростками вагончиками-бытовками, открыл алюминиевую будку. Под ворохом бесполезных вещей, которые вполне могли оказаться и у настоящего мастера-ремонтника, лежало что-то вроде футляра от электронных клавиш, обклеенного черным дерматином, похожее на длинный плоский чемодан. С ним в руке Глазунов и зашел с лишенный обитателей дом.

Под подошвами поскрипывал песок, крошились обломки штукатурки, кирпича. Лестничные пролеты змеей обвивали затянутую металлической сеткой лифтовую шахту. Павел Глазунов поднимался ровно – без остановок, не прикасаясь к перилам. И не потому, что боялся оставить на пыльных поручнях след, он считал, что перила существуют лишь для больных, стариков, беременных женщин и детей, а здоровый мужчина прекрасно обойдется и без них. За сорванными с петель, снятыми дверями квартир виднелись толстенные деревянные балки перекрытий, опиравшиеся на кирпичные стены. Местами еще сохранились обои, иногда трогательной, очень домашней расцветки, напоминавшей, что в продуваемом ветром безжизненном скелете дома еще совсем недавно обитали люди – готовили еду, сидели за праздничными столами, любили и растили детей.