Мой бедный Йорик - Дмитрий Вересов

Корнилов уже слышал эту историю в разных интерпретациях. Начало у всех рассказов было приблизительно одинаково, но вот заканчивались они каждый раз по-разному. На каждого из участников этой истории от пламени того пожара упали разные отблески.

— Вот, собственно, и вся история, — закончила Аня.

— Бояться вам надо черной кошки и желтого…

— …властелина, — подсказала Аня, которая, на всякий случай, рассказала и это.

— А не верить священному? — задумчиво переспросил Корнилов. — Не верить. Не верь, не бойся, не проси… А вы знаете, как переводится с греческого имя вашего мужа?.. «Священное имя». «Хиерос» — по-гречески значит «священный».

— Не верить Иерониму?! — воскликнула, как громом пораженная Аня. — Глупости какие-то! В чем я не должна ему верить?

— Успокойтесь, Анна Алексеевна. Это же глупости, загадки для взрослых, игры в другую жизнь. Но раз вы мне рассказали об этих предсказаниях, предупреждениях, я тоже попробовал вам подыграть.

— Вы знаете греческий?

— Нет, конечно. Просто у вашего мужа такое редкое имя, что я посмотрел в словаре. Я не получил глубокого, всестороннего образования, но зато имею такую привычку — лазать в словари. Вот и все. Верьте ему на здоровье, жуйте пряники и забудьте про всяких там желтых пластилинов…

— Ну уж дудки, — твердо сказала Аня. — Вы так здорово все мне растолковали, а теперь в кусты. Нет уж, как говорит русский фольклор, кормили до усов, так кормите до бороды. Почему я не должна верить Иерониму?

— Не знаю, вам видней, — пожал плечами Корнилов. — Например, не верьте, что он — убийца. Или вообще не верьте ему.

— Что значит «вообще»?

— Не хотелось бы лезть в чужую семейную жизнь, хотя часто приходится. Вы же говорили о странных переменах в вашем муже. Да и не только вы одни. Когда я спрашивал других людей об Иерониме, они тоже говорили мне как бы о двух разных людях. Словно вместо того Иеронима время от времени появлялся его двойник. А последнее время вообще вытеснил настоящего, занял его место. Вот и не верьте этому второму, верьте настоящему Иерониму, которого вы любите…

Корнилов полез в стол, стал хлопать ящиками, перекладывать какие-то папки.

— Но зачем ему это нужно? Разве он не понимает, что этим отталкивает меня?

— Может он как раз этого и добивается? — спросил Корнилов, перелистывая бумаги.

— Не понимаю.

— А вы вспомните хорошенько ваши беседы, размолвки, скандалы, но в первую очередь нормальные человеческие разговоры, особенно, на чем они оборвались. Восстановите в памяти ваш последний разговор по телефону. Лучше вас тут никто не разберется. Но когда вы сделаете вывод, скажите, пожалуйста, мне. Не из праздного любопытства я это прошу. Просто это в интересах следствия, да и вашего мужа.

— Спасибо, — сказала Аня задумчиво. — Вы мне очень помогли…

— Ничем я вам еще не помог.

— Вы мне указали правильное направление. А в пустыне, дремучем лесу, в кромешной темноте направление — значит, жизнь. Наверное, вы очень умный и хороший человек.

— Не преувеличивайте. Любой человек может быть умным и хорошим, если посмотрит на другого заинтересованным, неравнодушным взглядом.

Тут Аня и вспомнила слова Никиты Фасонова про влюбленного следователя.

— Михаил Борисович, — Аня облокотилась на стол и немного приблизилась тем самым к Корнилову. — Последний вопрос можно? Для проверки одной художественной интуиции. Вы случайно не влюбились в меня?

Корнилов прищемил палец ящиком стола, но, преодолевая боль, спокойно ответил:

— А на этот вопрос я без адвоката отвечать не буду.

Она шумит.

И в самом деле, видно, помешалась.

Ее так жалко!

На вернисаж пришлось убийство, поэтому в первый день выставку посещали в основном следственные органы. Дисциплинированные старички от партии-спонсора, друзья и знакомые Василия Лонгина смогли попасть туда только на второй день. А на третий на выставке почти никого уже не было. Неделю она не продержалась, свернули ее досрочно, картины Лонгина-старшего свезли в бывшую мастерскую художника — теперь его сына — на Австрийской площади. Никто не протестовал, главный организатор выставки был убит, сын художника сидел в камере предварительного заключения, Тамара Лонгина растворилась в воздухе, словно шамаханская царица.

Аня была одна в огромной мастерской, как старый Фирс в заколоченном доме, как блокадная девочка Таня Савичева, как белая кобра из «Маугли», сторожившая сокровища в подземелье. Сначала ей было даже забавно. Она расставила изображения первых лиц советского государства за несколько десятилетий, будто решила играть в школу. Какое-то время она прохаживалась перед ними, чувствуя себя учительницей перед провинившимися учениками.

— Начинаем урок истории, — сказала она строгим голосом. — Кто опять накурил? Ты, Джугашвили? Дышать невозможно, не продохнуть в стране… Записывайте, разгильдяи. Тема нашего урока «Сущность либерализма». Из самого слова понятно, что основная идея либерализма — осуществление свободы личности… Ульянов, почему тебя вчера не было на уроке? Прогулял? Немцы вагон запломбировали, и ты не смог выйти? Скажи спасибо, что папа у тебя инспектор гимназий… Главный метод действия либерализма — устранение всего того, что мешает или угрожает существованию индивидуальной свободы… Леня Брежнев, оставь в покое карту Афганистана, тебе все равно не понять, где находится эта страна. Говори четче и сейчас же выплюнь жвачку. Кто принес в класс жвачку? Повторяю, кто принес в школу жвачку? Миша Суслов, скажи мне тихонько на ухо… Понятно. Горбачев, опять ты лазал через Берлинскую стену за жвачкой? Ты думаешь, для этого существует большая перемена?.. Что еще, Мишенька Суслов? Юра Андропов во время уроков ходит в кино? Юра, сколько можно смотреть «Семнадцать мгновений весны»? Хочешь быть похожим на Кальтен-бруннера?.. Либерализм — система индивидуалистическая, дающая человеческой личности и ее правам превосходство над всем остальным. Однако либерализм не абсолютен. Записали? Кто все время стучит? Никита Хрущев, перестань стучать ботинком, ты не в ООН, к тому же ты опять пришел без сменной обуви… Либерализм хорошо знает, что человек, будучи наделен более или менее самостоятельным сознанием и относительной свободой воли, может стремиться к злу так же, как к добру… Миша Калинин, с тобой я хочу поговорить по душам. Как ты, бородатый козел, мог жить, сидеть с ним за одним столом, говорить, улыбаться его шуткам, целовать его рябую рожу, когда твою жену он держал в лагере даже не как заложницу, а как рабыню, животное в клетке? Ты променял на безжизненную химеру государства живую женщину. Без женщины ты так и остался в истории шутом гороховым. Сегодня ты, Миша, самый гадкий ученик. Без освобожденной жены в школе даже не появляйся… Дети, поприветствуем нового мальчика, к сожалению, у нас нет его портрета, но скоро обязательно будет…

Даже с их изображениями было шутить опасно. Аня почувствовала в этот теплый вечер металлический холод, который исходил от государственных лиц. Как тяжело было, наверное, Василию Ивановичу, хотя он в этом не отдавал себе отчета. Может, поэтому он коллекционировал «живую живопись» других художников?