Гроздья гнева - Джон Эрнст Стейнбек

— Ты что там делаешь? — спросила Мэй.

— Третий должен скоро выплатить, — ответил Эл. Он подошел к третьему автомату и опустил в него одну за другой несколько пятицентовых монет. После пятого раза в окошечке появились три полоски, и в чашку высыпался главный выигрыш. Эл забрал монеты горстью, вернулся к стойке, положил их в кассу и захлопнул ящик. Потом ушел на кухню и зачеркнул на бумажке самый длинный столбик. — К третьему чаще всего подходят, — сказал Эл. — Может, поменять их местами? — Он поднял крышку на кастрюле и стал мешать поставленное на медленный огонь тушеное мясо.

— И что они будут делать в Калифорнии? — сказала Мэй.

— Кто?

— Да вот эти, что только что заезжали.

— Это одному богу известно, — ответил Эл.

— Может, найдут там работу?

— А я почем знаю?

Мэй посмотрела на шоссе.

— Грузовик с прицепом. Остановится или нет? Хорошо бы остановился. — И когда громадный грузовик тяжело свернул с шоссе и подъехал к бару, Мэй схватилась за свою тряпку и протерла всю стойку. Она не забыла почистить и блестящий кофейник и прибавила газу в горелке. Эл положил перед собой несколько маленьких репок и стал чистить их. В бар вошли двое шоферов, одетых в одинаковую форму, и Мэй сразу повеселела.

— А, сестричка!

— У меня братцев нет, — ответила Мэй. Они засмеялись, и Мэй тоже засмеялась. — Что вам подать, молодые люди?

— Давай кофе. А торты какие?

— Ананасный торт, банановый торт, шоколадный и яблочный.

— Давай яблочный. Или нет, подожди. А вот этот, пухлый?

Мэй взяла торт и понюхала его.

— Ананасный.

— Ладно, отрежь кусок.

Машины, злобно взвизгивая, вихрем проносились по шоссе № 66.

Джоуды и Уилсоны пробирались на Запад одной семьей. Эл-Рено и Бриджпорт, Клинтон, Элк-Сити, Сэйр и Тексола. Тут проходила граница, и Оклахома осталась позади. И в этот день, как и в предыдущие, обе машины пробирались все дальше и дальше через Техас, Шемрок и Элленрид, Грум и Ярнелл. К вечеру проехали Амарильо — на дорогу ушел весь день — и в сумерках сделали привал. Все устали, пропылились насквозь, изнемогли на солнцепеке. У бабки начались судороги от жары, и она совсем ослабела.

Как только наступила темнота, Эл выломал где-то кол из ограды и сделал на грузовике перекладину для брезента. В этот вечер на ужин у них были только лепешки, оставшиеся от завтрака, сухие и холодные. Они повалились на матрацы и заснули не раздеваясь. Уилсоны даже не стали разбивать палатку.

Спасаясь бегством, Джоуды и Уилсоны проезжали по техасскому выступу — по холмистой серой земле, испещренной рубцами прежних наводнений. Спасаясь бегством из Оклахомы, они попали в Техас. Черепахи пробирались сквозь пыль, солнце палило землю, и по вечерам небо остывало, но зной исходил от самой земли.

Это бегство продолжалось два дня, и на третий день дорога победила — обе семьи начали приспосабливаться к ней; шоссе стало их домом, движение — средством, которым они выражали себя вовне. Мало-помалу появилась привычка к этой новой жизни. Первыми приспособились Руфь и Уинфилд, потом Эл, потом Конни и Роза Сарона и наконец — взрослые. Земля, по которой они ехали, вздымалась холмами, похожими на застывшие волны. Уилдорадо, и Вега, и Бойси, и Гленрио. Тут кончался Техас. Нью-Мексико и горы. Впереди, высоко взмыв в небо, стояли горы. Колеса обеих машин поскрипывали, двигатели были перегреты, из радиаторов бил пар. Они добрались до Пекос-Ривер и пересекли ее у Санта-Росы. И проехали еще двадцать миль.

Эл Джоуд вел легковую машину, рядом с ним сидела мать, а возле нее Роза Сарона. Впереди тащился грузовик. Раскаленный воздух ходил волнами над землей, и горы вдали дрожали от зноя. Эл сидел сгорбившись и правил машиной, свободно держа руку на штурвале руля; его серая шляпа была лихо сдвинута набекрень и почти прикрывала ему один глаз; время от времени он поворачивал голову влево и сплевывал на дорогу.

Мать рядом с ним всеми способами старалась противостоять усталости. Она сидела откинувшись назад, сложив руки на коленях, и ее тело и голова покачивались в такт движению машины. Она щурила глаза, всматриваясь в горы. Роза Сарона сопротивлялась толчкам, упираясь ногами в пол, положив правый локоть на оконную раму кабины. В ее круглом лице чувствовалось напряжение, а голова резко подергивалась, потому что шейные мускулы тоже были напряжены. Она старалась сидеть так, чтобы ее тело, как непроницаемый сосуд, охраняло плод от толчков. Она посмотрела на мать.

— Ма…

Взгляд у матери ожил, и она сосредоточила внимание на Розе Сарона. Ее глаза скользнули по напряженному, усталому лицу дочери, и она улыбнулась.

— Ма, — повторила Роза Сарона, — когда мы туда приедем, вы все пойдете на сбор фруктов и будете жить там?

Мать улыбнулась чуть иронически.

— Мы еще туда не приехали, — сказала она. — Кто знает, как там будет? Поживем — увидим.

— Мы с Конни больше не хотим жить на ферме, — сказала Роза Сарона. — У нас уже все решено.

По лицу матери пробежало беспокойство.

— Разве вы не хотите остаться с нами… в семье? — спросила она.

— Мы с Конни все обсудили. Ма, мы хотим жить в городе! — Роза Сарона говорила взволнованно. — Конни подыщет себе работу в мастерской или на фабрике. А дома он будет учиться, пройдет какой-нибудь курс — радио, например, а когда выучится, может, откроет свою мастерскую. Мы будем ходить в кино. И Конни говорит, что позовет доктора, когда мне придет время рожать, говорит: смотря по обстоятельствам, может, и в больницу тебя положим. И у нас будет своя машина, маленькая, недорогая. А когда он кончит учиться… знаешь, он уже вырезал бланк из журнала «Любовные приключения» и выпишет программу, потому что это высылается бесплатно. Там так и сказано. Я сама видела. А если пройдешь весь курс радио, так тебя даже на место устраивают. Хорошая, чистая работа, и есть на что надеяться впереди. И мы будем жить в городе, будем часто ходить в кино, а я… а я куплю электрический утюг и новое приданое для ребенка. Конни говорит — приданое купим все новое, беленькое… Ты видела в прейскурантах, какое есть детское приданое? Может, первое время, пока Конни будет учиться дома, нам будет нелегко, но… но когда я рожу, тогда, может, он уже кончит, и мы подыщем себе квартирку… совсем маленькую. Нам ничего особенно не нужно; только бы ребенку было хорошо… — Лицо у нее разгорелось от волнения. — Знаешь, о чем я еще думала? Может… может, нам всем лучше устроиться в городе? Конни откроет свою мастерскую… Эл будет у него работать.

Мать не отрывала глаз от ее раскрасневшегося лица. Мать следила, как растет этот воздушный замок.

— Нам бы не хотелось отпускать вас, — сказала она. — Нехорошо ломать семью.

Эл фыркнул:

— Чтоб я работал на Конни? Может, Конни на меня поработает? Дурак. Думает, кроме него, никто не может учиться по вечерам.