Адвокат-невидимка - Наталья Борохова

– Я не знаю, – искренне ответила Дубровская. – Вернее, я не думаю о его помешательстве. Слишком уж здорово он ведет свою защиту. Но Лещинский – игрок. Он сам мне что-то такое говорил… Сравнивал суд с театром, противопоставляя главных и второстепенных персонажей, талант и бездарность. Если рассмотреть это преступление как игру…

– С этого-то все и начинается, – сказал Тараскин. – Он, разумеется, причислил себя к талантам. Почему тогда вам он не добавил реплик? Неужели ваша роль так и останется без слов?

Елизавета горестно вздохнула:

– Он доверяет только себе, и в этом его можно понять. Я для него слишком молода и неопытна. Если бы речь не шла о его жизни, он позволил бы мне некоторую самостоятельность. Но, признаться, я уже засиделась на скамейке запасных и боюсь ввязаться в драку.

– Но Лещинский проигрывает! Это все говорят, – воскликнул Тараскин. – Самое время ему помочь.

– Знаешь, я пока подожду, – сказала Лиза. – Он надеется на успех, и кто его знает? Вдруг все еще получится… Да перестань ты, в конце концов, крошить хлеб. На нас уже официантка смотрит!

Толстощекая девушка в форменной юбке и в самом деле смотрела на них искоса, не понимая, что можно так горячо обсуждать, имея на двоих по чашке кофе и половинке сдобной булочки.

Елизавета все-таки решилась на еще один разговор с Лещинским. Ее оскорбленное чувство собственного достоинства восставало против общения с человеком, демонстрирующим ей холодное пренебрежение, но она понимала, что должна сделать это. Непотопляемый корабль защиты, как легендарный «Титаник», шел ко дну, а капитана судна не покидало ощущение того, что все еще можно спасти.

Лещинский чувствовал себя в последнее время неважно: немного осунулся, похудел, а в его глазах, прежде излучавших уверенность и силу, теперь затаилась тревога. Но он с отчаянием утопающего держался за свою прежнюю идею о виновности Лежнева.

– Владимир Иванович, – начала Лиза трудный разговор. – Я вчера блуждала по Интернету и побывала на некоторых форумах, где обсуждают наше дело.

– Никогда не делайте этого, во всяком случае, в течение процесса, если не хотите раньше времени опустить руки, – сказал он, презрительно изогнув губы. – Некоторые люди используют Интернет как сточную канаву, в которую сливают все свое дерьмо.

Елизавета заметила, что Лещинский, поначалу с охотой демонстрировавший свое трепетное отношение к языку, в последнее время все чаще стал использовать бранные выражения.

– Если вы не любите Всемирную паутину, тогда давайте посмотрим, что пишут в прессе, – спокойно предложила она.

– Нашли где смотреть! – нервно рассмеялся адвокат. – Все журналисты продажны по своей сути. Я знаю, что они уже давно повесили старину Лещинского. Проклятые писаки!

– Но, Владимир Иванович, их мнение в какой-то степени отражает то, что творится в головах наших присяжных, – возразила Лиза. – Заседатели приходят домой и, несмотря на все запреты судьи, лезут в Интернет, читают газеты и слушают телевизор. Их интересует чужое мнение. Они боятся ошибиться! Вы правы, многие из тех, кто пишет про вас статьи, уже вынесли свой приговор. И он, к сожалению, не оправдательный.

– Присяжные решат по-другому, вот увидите, – пообещал Лещинский, и в его тоне Елизавета услышала ожесточение.

Она вздохнула. Похоже, разговор обещал оказаться бесполезным.

– Вы выбрали неподходящую фигуру, – сказала она. – Лежнев – не тот человек. Если бы вы говорили о Кренине, у вас была бы надежда.

– Как вас, должно быть, достал этот чиновник, если все последнее время вы говорите мне про него, – усмехнулся Лещинский. – Ну да, я спас этого негодяя, но у него, хотя бы из чувства благодарности, не могла возникнуть идея подвести меня под монастырь!

– Какое чувство благодарности может быть у негодяя? – спросила Лиза. – По-моему, вы обманываете себя.

– Кренин знал, что я его выручу, – бросил адвокат, заводясь с полоборота. – Я его вытащил один раз, вытащил бы и другой, если бы в этом возникла необходимость. А такое бы случилось, поверьте! Кренин – больной человек, но не настолько безумный, чтобы не осознавать, что я – его палочка-выручалочка! Я сделал для него все. Я, можно сказать, вывернулся наизнанку. Думаете, у его жены случайно появился любовник? Да никакого любовника не было. Это актер, великолепно сыгравший свою роль.

Елизавета не верила своим ушам. Должно быть, у маститого адвоката и вправду поехала крыша, если он сейчас говорит ей такие вещи. Но Лещинский не собирался останавливаться.

– … Не было никакой справки из диспансера, не было никаких любовников Ларисы. Она на самом деле была… Как там сказал ее брат? А-а, как невинный цветок! Это все придумал я! Кто бы до этого еще мог додуматься? Если бы не я, этот чиновник с замашками извращенца мотал бы сейчас срок и обслуживал своей задницей половину зоны! Думаете, он не знал это?

Дубровская поморщилась. Откровенность адвоката пугала ее.

– Тем более, – подала она робкую реплику. – Кренин – фигура более благодатная для того, чтобы строить на нем свою защиту. Оставьте в покое Лежнева. Он не сделал вам ничего плохого. Давайте озвучим в суде новую версию…

– Но Кренин не виноват, – усмехнулся Лещинский. – Всю ночь после освобождения он провел дома. Так что, следуя вашей логике, мы не должны бросать на него тень.

– Но он убил Лару. Так что пусть справедливость, хоть запоздало, но восторжествует! – возразила Елизавета, чувствуя воодушевление от осознания того, что преступник понесет заслуженное наказание.

– Черта с два! – обозлился Лещинский. – Вы предлагаете заявить мне, что я сфальсифицировал доказательства? Да вы подставляете меня под новую статью! С убийством Гуляевой прогноз еще не ясен, и есть надежда. Таким же образом я выставлю себя полным дураком и отрежу себе путь к спасению.

– Но что тогда делать? – с отчаянием воскликнула Лиза. – Просто сидеть и смотреть, как дело катится по наклонной плоскости?

– Вам делать ничего не надо! – заметил Лещинский. – Кстати, сейчас я готовлю для вас речь в прениях. Вы должны будете ее заучить, чтобы не повторилось прошлого конфуза. Вы обещаете, что будете четко следовать моим инструкциям?

– А разве у меня есть выбор? – со вздохом спросила Елизавета.

Домой в этот день она пришла грустная, полная дурных предчувствий. В ее памяти вдруг всплыли все слышанные ею ранее ядовитые комментарии, которыми охотно обменивались коллеги, обсуждая победы адвоката Лещинского. Как жаль, что в силу своей недальновидности она долго считала, что речь идет об обыкновенной человеческой зависти.

Взять хотя бы то знаменитое дело о шелковых шароварах, о котором ей в первый же день поведала свекровь! Еще тогда Елизавета могла задуматься и понять, что главный враг господина Лещинского – сам господин Лещинский, с его непомерным тщеславием и чрезвычайно пластичной совестью. Но что бы это изменило? Пожалуй, ничего. Владимир Иванович – взрослый человек с уже сформировавшимися взглядами, и переделать его ей не под силу.