📚 Hub Books: Онлайн-чтение книгБоевикиВремя вспомнить все - Андрей Воронин

Время вспомнить все - Андрей Воронин

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 47 48 49 50 51 52 53 54 55 ... 92
Перейти на страницу:

– Так и вы же не бедствуете, Леонид.

– Я не бедствую. И если бы захотел, развернулся бы круче Ямщикова, и может, круче Церетели. Но мне это ни к чему, за всем этим нет легенды, нет мифа, и поэтому долго его болваны не проживут.

– Вы имеете в виду скульптуры?

– И скульптуры, и их авторов. Их помнят, пока они на виду. Пройдите по городу, спросите у людей.

Они авторов скульптур, как правило, не знают. А мне хочется, чтобы имя автора и сама скульптура так врезались в память, так засели в голове, чтобы любой безошибочно называл бы: «это сделал Хоботов».

– Да, у вас планы, как у Наполеона, – улыбалась Болотова, указывая зажженной сигаретой на маленький макет памятника французскому императору.

– Вспомни Гогена.

– Автопортрет с отрезанным ухом?

– Да.

– Я начинаю тебя понимать.

– А они в этом ничего не смыслят. Наполеон есть Наполеон, и неважно, ставят ему памятники или нет.

Наполеона знают все, потому что за ним легенда, миф.

И Христа, кстати, знают потому, что он легенда, а не потому, что клепают распятия, и у каждого бандита на груди висит крестик с гимнастом на золотой цепи.

– Это то же самое, что рассуждать о первичности духа и материи или о том, что было раньше – яйцо или курица.

Хоботов нервно засмеялся.

– По-моему, все-таки раньше была курица.

Болотова была немного пьяна и вспомнила:

– Курица – не птица, баба – не человек.

– Тоже мне, жемчужина народной мудрости! Вот он – народ!

В мастерской раздался оглушительный хохот, который почему-то привел Болотову в бешенство. Она почувствовала, насколько прав Хоботов, который ненавидит людей, собравшихся тут. И смеялись они не искренне, и улыбались притворно. Она их не любила тоже, но не спешила высказывать тем, кого плохо знала. А вот Хоботов мог сказать это сходу, чем и был известен. Его недолюбливали, приглашали в гости не часто, он слыл нелюдимым.

Особенно эта внутрицеховая неприязнь усилилась, когда Хоботов стал известен на Западе, ему просто-напросто завидовали.

– А где ты пропадала последние дни? Не заходишь сфотографировать меня, скульптура-то близится к завершению.

– Дела были. – Наталья умолчала о дне рождения Забродова, проведенном на лесной горе.

Хоботов внимательно посмотрел в глаза Болотовой.

– Никаких дел у тебя не было.

– С чего взял?

– Отдохнувшая ты.

– Отдых – это тоже дело. Не все же время мне по мастерским ходить, да за компьютером сидеть? Иногда следует и расслабиться.

– Я смотрю, ты хорошо расслабилась, даже лицо загорело, – Хоботов взял Болотову под локоть и повел по залу, ища место, где присесть.

Мебели здесь было не так уж много, и они отыскали место на подиуме, застеленном мешковиной, чистой, еще ни разу не бывшей в употреблении – даже пахла льном. Присели, поставив бокалы. И тут же подошел официант с круглым подносом в руках, на котором, прижавшись друг к другу, лежали маленькие бутербродики, в каждом из которых была воткнута пластмассовая вилочка.

– Нет, спасибо, – сказала женщина.

Официант тут же исчез. Появился другой, на подносе которого сгрудились высокие бокалы, тоже тесно прижавшиеся друг к другу, как люди под дождем.

– Водки принеси, – сказал Хоботов, будто бы сидел в баре за стойкой и сам за все платил.

На удивление, официант кивнул, исчез всего лишь секунд на пятнадцать и вернулся с подносом, на котором стояла бутылка водки и два низких стакана, в которых уже позванивали кубики льда. Ловко налил стаканы на треть и поставил перед мужчиной и женщиной.

– Вот если бы я сказала, – прошептала Наталья Болотова, – он бы ни за что не принес.

– Нужно уметь приказывать, они чувствуют силу и покоряются единственно силе.

Хоботов взял стакан, и тот полностью спрятался в его ладони. Сделал два глотка.

– А водка у него, мерзавца, хорошая. Небось, заказал прямо с завода.

Торжество шло своим чередом. Возле длинного стола, накрытого в середине мастерской, толпились любители выпить на дармовщину. Люди уходили и появлялись. Сюда вполне мог зайти кто-нибудь и с улицы, лишь бы был прилично одет, и никто бы не заметил появление чужого. Букетов в мастерской набралось уже столько, словно здесь не юбилей отмечался; а проходили похороны. Даже воздух был напоен цветочным ароматом, который смешивался с запахом алкоголя и дыма. Но при всем при том цветочный запах оставался каким-то фальшивым, словно тут разбрызгивали освежитель воздуха.

– Как в дешевом общественном туалете воняет, чтоб дерьмом не пахло, дезодорантом побрызгали, – ничуть не стесняясь таких сравнений, произнес Хоботов.

К скульптору и его собеседнице, семеня, подошел тщедушный старикашка в сером костюме и с такой же серой бородкой клином, отчего он походил на сказочного доктора Айболита.

– Леонид, сынок, здравствуй!

– Здравствуйте, профессор! – подавая свою лапу, в которой мгновенно исчезла сухонькая ладонь старика, произнес Хоботов.

– Как твои делишки, как жизнь?

– Все идет, профессор, своим чохом.

– Это как понимать?

– Скульптуры лепятся, деньги за них платят. Вот, на пьянку вытащил меня этот мерзавец.

– Могли бы и не идти, он бы не обиделся. Ты знаешь, он бездарь. Я его учил, учил, а он такой бестолковый, правда, несмотря на бездарность, стал известным.

Хоботов посмотрел на Болотову и сказал так, чтобы старик услышал:

– Это, голубушка, профессор пластической анатомии. Он у нас лекции по этой науке читал. Трупы потрошит так, что никакой патологоанатом не докажет.

– Ладно тебе, Леонид, не в застолье же об этом говорить!

– А почему не поговорить, профессор? Присаживайтесь. Водки выпьете? – он налил в свой стакан и подал профессору.

– А вы знаете, голубушка, – обратился к Болотовой старик, и той показалось, что в воздухе, кроме прежних ароматов, запахло еще и формалином, – Леня – один из лучших на курсе был. Он в анатомии разбирался, как бог. Из него бы такой хирург получился! Руки у него золотые и абсолютно к нашему делу не брезглив.

– Это правда? – спросила Болотова.

– Уже не помню. Но вроде бы не брезглив.

– Правда, потом и он испортился, что-то такое несуразное стал лепить, все законы анатомии нарушает.

Суставы выкручены, выворочены – словом, безобразие, как в камере пыток, – старик говорил торопливо в надежде, что его услышат.

1 ... 47 48 49 50 51 52 53 54 55 ... 92
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?