Охотник за смертью. Честь - Саймон Грин

– Что... что это было?

– Ашраи, – ответил тот. – Они давно умерли. Еще тогда, когда капитан Сайленс отдал приказ сжечь Ансили. Души их превратились в призраки и до сих пор продолжают жить. Прежде они обитали на металлических деревьях; теперь, когда лесов больше нет, призраки сопровождают меня повсюду. Так они меня защищают.

– О черт, – выругался Гутман. – Будь проклято твое несчастное копье! Бери его с собой. Только проваливай побыстрее вместе сосвоими загробными дружками.

Кэррион вместе с капитаном Сайленсом развернулись и пошли прочь. Им все спешили уступить дорогу. Все, кроме Дианы Вирту. Она преградила путь Кэрриону и Сайленсу, и те остановились. Быстро в знак приветствия кивнув Кэрриону, Диана устремила взор на Сайленса.

– Привет, отец, – сказала она.

– Здравствуй, Диана. Я слышал, ты вернулась к своему прежнему имени. Очень за тебя рад. Безумная Дженни мне никогда не была по душе.

– Но она – часть моей истинной сущности. И глубоко во мне продолжает жить. Просто я... немного продвинулась. Когда Мать Мира собралась изъявить свою волю, я думала, что она избрала меня в качестве живого воплощения. Думала, что я стала ее телом, ее священной посланницей. Но она покинула меня, лишив своей милости и славы. Теперь я до конца жизни останусь самым обыкновенным существом, не отмеченным волею Божьей. Она оставила меня на произвол судьбы, как когда-то бросил меня на Ансили ты.

– Это совсем не одно и то же, – заметил Сайленс.

– И все же это именно так, – возразила Диана и, взглянув на Кэрриона, добавила: – Я слышала, как на Ансили пели ашраи. Они приоткрыли мне блеск Небес, а потом ушли. Уж лучше бы всю жизнь быть слепой, чем, увидев на миг божественные краски радуги, навечно погрузиться во мрак тьмы. Меня столько раз предавали, что теперь я доверяю только себе. Я рада, что твоей планеты больше нет, Кэррион. Рада, что больше нет лесов. Лучше держись от меня подальше. И ты тоже, отец. Если еще раз сделаешь мне больно, я убью тебя.

Сайленс хотел было что-то сказать, но не нашел слов. Поэтому, учтиво поклонившись, они с Кэррионом вышли из зала. Глядя им вслед, Диана на мгновение пробудила в себе прежнюю личность. Вокруг нее образовался ореол, который потрескивал, словно рой жужжащих мух.

Вскоре напряжение в зале спало, и сессия подошла к концу. Оуэн, Хэйзел, Джек и Руби, чтобы избежать встречи с журналистами, решили воспользоваться запасным выходом. Отыскав поблизости небольшой кабачок, они нашли его довольно привлекательным. Во всяком случае, выпивка была вполне приличная, а посетителей – раз, два и обчелся. Разместились за небольшим столом. Раньше все четверо были дружной компанией героев, которых Оуэн сплотил на Мисте, но то время безвозвратно ушло в прошлое. И теперь, встретившись, они даже не знали, что сказать друг другу.

– Давненько мы так просто не сидели, – наконец произнес Джек. – Видно, нам всем сейчас не хватает времени.

– И неудивительно, что мы мало встречаемся, – подхватила Хэйзел. – Я хочу сказать, что раньше нас связывало только Восстание.

– Но теперь еще и дружба, – заметил Оуэн. – И всегда была дружба.

– Конечно, – согласился с ним Джек, вложив в свои слова несколько больше сердечности, чем обычно. – Если бы мы не стали так... близки, то не прошли бы через то, что прошли. Но я понимаю, что имеет в виду Хэйзел. Восстание дало нам общую цель, то, на что мы могли опереться. Теперь же, когда война закончилась, мы оказались не у дел. Потеряли свое назначение.

– Верно, – согласилась Руби. – И как, черт побери, мы до этого докатились? Я сама толком не знала, что хотела получить в случае нашей победы. Но знаю точно, что не то, что получила. Мне чертовски не хватает... цели, к которой нужно стремиться. Я утратила смысл существования, едва Восстание подошло к концу.

– Вот именно, – сказал Джек. – Кто я был? Профессиональный мятежник. Боролся против Системы. Любой Системы. А теперь я кто? Теперь я часть этой Системы.

– Кроме всего прочего, мы все были вне закона, – вступила в разговор Хэйзел. – За наши головы были назначены награды. Толпа желающих охотилась за нами, чтобы пристрелить. Об этом, черт побери, я вовсе не скучаю.

– Но не можем же мы опять стать теми, кем были раньше, – возразил Оуэн, – до того, как началась заваруха. Неудивительно, что мы изменились. Иначе нам было бы попросту не выжить.

– Даже будь это возможно, возврата к прошлому я не хочу, – заметила Хэйзел. – Ненавижу его.

– Что верно, то верно, – согласился Джек. – Корням и истории придается слишком большое значение. Мы подобны акулам: либо движешься, либо умрешь. И то, что прошлое осталось в прошлом, означает то, что мы движемся.

– И все же нам лучше поддерживать связь, – сказал Оуэн. – С кем еще мы можем поговорить? Кто, кроме нас, способен понять все то, через что мы прошли? Лабиринт нас изменил. И, боюсь, еще рано ставить точку, потому что мы продолжаем меняться.

– О, только не начинай все сначала, – поспешила прервать его Руби. – Все кончено, Оуэн. Прошлое ушло, туда ему и дорога. Я не желаю его ворошить. Не желаю каждый вечер сидеть в какой-нибудь забегаловке и распинаться о своих былых подвигах. Неужто нам, будто отставным солдатам, ничего не осталось в жизни, кроме как вспоминать ратные дни молодости, когда жизнь имела цель и смысл? Моя жизнь еще не закончилась.

– Целиком с тобой согласен, – поддержал ее Джек. – Именно поэтому я вызвался лететь к Шабу.

– Да, конечно, – согласилась Руби, – хотя, думаю, это не совсем то, чего я хочу.

– О, брось, – сказал Джек. – Куда подевалась твоя жажда приключений? Ты же сама говорила, что не прочь встряхнуться. Словом, отправляемся завтра.

– Так скоро? – удивился Оуэн. – Мы с Хэйзел только вернулись. Мы даже не успели толком пообщаться с вами.

– Может, это и к лучшему, – мягко заметил Джек. – Хотим мы того или нет, мы становимся другими людьми, и пути у нас разные. Ничего не поделаешь: друзья приходят и уходят. Такова жизнь.

Разговор продолжался еще некоторое время, после чего окончательно себя исчерпал. Джек с Руби вскоре ушли. Оуэн сидел молча, уставившись в свой стакан.

– Я должен тебе кое-что сказать, – наконец произнес он. – Я женюсь.

Кровь застучала в ушах Хэйзел, она постаралась не выдать себя ни голосом, ни взглядом.

– Да? И кто же она?

– Констанция Вольф. Это брак по расчету.

– А я уж думала, что на аристократии и подобных браках навсегда поставлен крест.

– Не совсем, – ответил Оуэн. – Некоторые из старых привычек... еще живут.

– Не слишком ли внезапно?

– Я сам не ожидал, – признался Оуэн. – Это идея Констанции. У нее на то серьезные причины. Я не мог с ней не согласиться.

– Тебя всегда было легко уговорить. Ты... любишь ее?

– Нет! Я едва с ней знаком. Но это обычное явление для браков по расчету. В любом случае мне пора на ком-то жениться. Причем на женщине моего класса. . Понимаешь... это нужно для продолжения рода.