Брежнев. Разочарование России - Леонид Млечин

«26 мая 1972 года. Утром собрал заинтересованных в делах овощного рынка. Решили перестать мирно взирать на то, как грабят кавказцы народ русский: не стесняясь, нахально, откровенно. Поручил ОБХСС выслать из города немедленно главных воротил-перекупщиков, что касается остальных — ввести ограничение на рыночные цены…»

И раздраженная приписка:

«Целые нации (грузины, армяне, азербайджанцы) превратились в откровенных оккупантов. Удар по ним вызывает одобрение…»

Вот вам и дружба народов в Советском Союзе, о которой вспоминают с ностальгией. Вот что думали и говорили не на базаре и не в пивной, а в среде партийного руководства. Возникшая при Сталине иерархия народов — большие и малые, уважаемые и не очень, достойные государственного доверия и, напротив, находящиеся под подозрением — развращала решительно всех. Одни исполнялись самодовольной уверенности в собственном историческом и духовном превосходстве, другие приходили к выводу, что в общем государстве им хода нет, что их интересами пренебрегают…

Георг Мясников:

«10 июня 1972 года. Овощной рынок. Система контроля действует, но там, где очень жестко зажимают, товар уходит. “Черных” нет…»

А вот результат применения командно-административных мер — через три года:

«21 мая 1975 года. Был на крытом рынке. Прижали “восточников” ценой, и они разбежались. Ни их, ни яблок. С Украины торгуют клубникой по восемь рублей килограмм! Прижимать нельзя. Сбегут и все».

Рынок функционировал по своим законам. Когда изгнали приезжих с Кавказа, появились украинцы. Цены у них ничуть не ниже. Но братья-славяне. Тут уж не скажешь, что они «оккупанты» и грабят русский народ.

Высокая цена определялась немалым спросом и отсутствием предложения: полки магазинов пустовали. Избавились от торговцев с другим цветом кожи — доставили себе удовольствие. Но яблоки не появились — яблони обкому не подчиняются. Когда торговцев гонят, цены только растут… Вот и вся история с «кавказцами» на рынках, которые и по сей день раздражают нашу публику. Ничего, кроме предубеждений, в этом нет.

Кто сейчас вспомнит опубликованный в восьмидесятые годы в «Нашем современнике» рассказ Виктора Астафьева «Ловля пескарей в Грузии». А этот рассказ буквально взорвал Грузию. Глупо отождествлять героя с автором, но что-то в этом астафьевском герое прочитывалось автобиографическое. Возможно потому, что герой рассказа — писатель, которого в доме творчества в Гаграх здорово обидели: дали худший номер, да еще напротив общественного туалета. И все происходившее с ним во время отдыха в Грузии внушило герою-писателю сильнейшую антипатию ко всему грузинскому.

Речь, манеры, обычаи и нравы — все раздражало астафьевского героя. Он чувствовал себя белым миссионером, оказавшимся в какой-то глуши, среди первобытных племен, жалко отставших от мировой цивилизации.

«Дело дошло до того, что любого торгаша нерусского, тем паче кавказского, вида по России презрительно клянут и кличут “грузином”», — рассуждал герой рассказа.

Ну чем не повод для писателя-автора вступиться за честь нации, которая никак не может состоять из одних «торгашей»? Но грузинам пришлось самим защищать свою честь. И тогда уже Валентин Распутин на очередном писательском съезде высокомерно прошелся насчет «больной Грузии». А потом командующий Закавказским военным округом генерал-полковник Игорь Николаевич Родионов приказал навести порядок в Тбилиси…

Не все русские писатели были столь высокомерны, как герой Виктора Астафьева. Грузинских поэтов переводили лучшие русские стихотворцы — Пастернак, Мандельштам, Заболоцкий, Ахматова… Грузинская музыка, грузинский кинематограф разве не стали частью нашей общей культуры?

Российское общество не заметило появления грузинского национального движения и не понимает того, как история Грузии участвует в формировании ее современной политики. Грузия отсоединилась от Москвы с еще большей радостью и злостью, чем балтийские республики. Причиной был не только взрывной южный темперамент, но и глубокая ненависть к России тогдашнего председателя Верховного Совета республики Звиада Гамсахурдиа, его окружения, немалой части грузинской интеллигенции.

Выпускники советских школ и сейчас еще уверены, что присоединение к Российской империи в 1801 году было благом для Грузии. Грузинская интеллигенция придерживается иной точки зрения — это была гибель самостоятельного государства. В марте 1919 года делегация Грузинской республики представила на мирной конференции в Париже меморандум с просьбой признать новое государство. В манифесте присоединение Грузии к Российской империи именовалось «аннексией».

Отец президента Гамсахурдиа писатель Константин Гамсахурдиа в мае 1921 года обратился к соотечественникам: «История древней Грузии завершилась катастрофой 1801 года… Когда устаревшему грузинскому государственному аппарату была противопоставлена полуевропейская, выученная прусскими инструкторами государственная машина Екатерины II и Павла I, он разрушился, рассыпался…»

Гамсахурдиа считал, что русские издеваются над грузинами: «Почти во всей русской литературе XIX века грузин символизировал прелюбодея и пьяницу…» Гамсахурдиа (при Сталине он и сам вынужденно станет царедворцем) презирал грузин, которые служили России: «Грузия XIX века запятнана в нашей истории. В течение ста лет грузинское дворянство обменивало на эполеты свой патриотизм и отчизну…»

После Октябрьской революции вновь возникла независимая Грузия, но она просуществовала только четыре года. Старший Гамсахурдиа объяснял это так:

«В кандалах рабства грузинская нация отвыкла от верности государству. Враждебное отношение к государственному строю развращает нацию политически. Оно развивает в ней антигосударственные традиции. Грузинская интеллигенция не сумела провести полную и стройную мобилизацию сил грузинского народа на построение национального государства». Он же предупреждал, что «Грузия — страна политического радикализма, где даже священники и их сыновья становятся в первый революционный ряд…»

На политические взгляды младшего Гамсахурдиа — Звиада — оказали большое влияние его занятия антропософией, мистическим учением о посвященных, которым открыт тайный смысл бытия. Грузинская нация, по мысли Гамсахурдиа, после четырех тысячелетий унижения должна воскреснуть и занять прежнее положение в мире.

В 1978 году всем союзным республикам велено было принять новые конституции, потому что был подготовлен новый Основной закон СССР. В реальной жизни это ничего не меняло и для всех республик было чисто формальным делом — кроме Грузии, Армении и Азербайджана. В их конституциях с двадцатых годов сохранилось положение о своем языке как о государственном.

В Москве закавказским республикам велели подравняться под общий строй. Попытка убрать этот атрибут самостоятельности вызвала массовое возмущение у молодежи. Грузинские студенты, как и в марте 1956 года, устроили демонстрацию, хотя понимали, как трагически все это может закончиться. Первый секретарь ЦК Эдуард Амвросиевич Шеварднадзе пытался объясниться с Брежневым. Тот неохотно ответил: «Это идеологический вопрос» — и переадресовал первого секретаря к Михаилу Андреевичу Суслову как главному идеологу партии. Но догматик Суслов ничего не хотел слушать и твердил, что эта республиканская языковая аномалия противоречит марксизму.