Небо повсюду - Дженди Нельсон

Я обещала себе, что больше не пойду на кладбище. Никто не говорит о разлагающейся плоти, червях и скелетах, но разве можно об этом всем не думать? Я делала все, что в моих силах, чтобы не задумываться о таких вещах. Разумеется, держаться подальше от кладбища было в моих интересах. Но прошлой ночью я, как обычно, перебирала вещи в шкафу Бейли и вдруг поняла: ей бы не хотелось, чтобы я всю оставшуюся жизнь цеплялась за волосы на ее расческе или за груды грязного белья, которые я отказываюсь стирать. Наверное, она бы подумала, что это ничем не лучше свадебного платья леди Хэвишем. Я представила, как она сидит на холме Кловерского кладбища, окруженная, словно свитой, старыми дубами, елями и соснами. И я подумала, что время пришло.

До кладбища можно дойти пешком, но, когда Тоби заканчивает работу, мы садимся в его грузовик. Он вставляет ключ зажигания, но не поворачивает его. Смотрит в лобовое стекло на золотистые луга, настукивая пальцами по рулю. Видно, что он собирается что-то сказать. Я прижимаюсь лбом к боковому стеклу и смотрю в поля. Как, должно быть, одиноко живется ему здесь! Через минуту я слышу его низкий убаюкивающий голос:

– Всегда жалел, что у меня нет брата или сестры. Завидовал вам. Вы были так близки. – Он крепче сжимает руль и смотрит перед собой. – Не мог дождаться, когда женюсь на Бейли, когда у нас появится этот ребенок… Хотел стать частью вашей семьи. Прозвучит абсурдно, но я думал, что помогу тебе справиться с этим. Собирался. Я знал, что Бейли бы порадовалась… – Он трясет головой. – И конечно, облажался. Я просто… не знаю. Ты понимала меня… Единственная из всех. И я чувствовал, что ты так близка мне, слишком близка. У меня в голове все смешалось.

– Но ты правда помог, – перебиваю я. – Ты был единственным, кто вообще смог до меня достучаться. И я тоже чувствовала эту близость, хоть и не понимала ее. Не знаю, что бы я делала без тебя.

Он поворачивается ко мне:

– Правда?

– Правда, Тоби.

Он улыбается своей самой доброй улыбкой и щурится:

– Ну что ж, теперь я вполне уверен, что смогу не лапать тебя. Если ты снова не напялишь то платье, разумеется. – Он вскидывает брови, выразительно смотрит на меня и смеется легким, беззаботным смехом. – Может, мы сможем иногда проводить время вместе… А то, если я продолжу отказывать бабуле, когда она приглашает меня на ужин, скоро она вышлет за мной наряд полиции.

– Ты что, только что дважды пошутил?

– Ну, я все-таки не совсем безнадежный чурбан, знаешь ли.

– Наверное, нет. Ведь должна же быть какая-то причина, по которой моя сестра хотела провести с тобой всю жизнь!

И вот так запросто все встает на свои места.

– Ну что, взбодримся поездкой на кладбище?

– Три шутки. Поверить не могу!

Впрочем, Тоби наверняка исчерпал годовой запас шуток. Дальше мы едем в тишине. Нервно звенящей тишине. Во всяком случае, для меня она звенит: я ужасно переживаю. Сама не знаю почему. Не знаю, чего я так боюсь. Пытаюсь убедить себя, что это всего лишь клочок земли с роскошными статными деревьями и видом на водопады. Всего лишь место, где тело моей прекрасной сестры лежит в ящике и разлагается в своем черном сексуальном платье и сандалиях. Ох! Нет, я просто не могу. Все, о чем я не позволяла себе думать, наводняет мой мозг. Легкие, в которых не осталось воздуха. Помада на ее неподвижных губах. Серебряный браслет – подарок Тоби – на запястье, где не нащупаешь пульс. Пирсинг в пупке. Волосы и ногти, растущие во тьме. Ее тело, в котором больше нет мыслей. Больше нет времени. Больше нет жизни. Нависающие над ней полтора метра земли. Я вспоминаю о том, как на кухне зазвонил телефон, о том, с каким глухим стуком бабушка упала на пол, о том, каким нечеловеческим голосом она завопила – и крик этот проник в нашу комнату.

Я смотрю на Тоби. Он, судя по виду, совсем не волнуется. Меня осеняет:

– Ты уже приходил туда?

– Конечно. Почти каждый день.

– Правда?

Теперь и до него доходит; он поворачивается ко мне:

– А ты что, нет?

– Нет. – Я смотрю в окно. Я ужасная сестра. Хорошие сестры приходят на кладбище несмотря на любые мрачные мысли.

– Бабуля приходит, – говорит он. – Она посадила там несколько розовых кустов и кое-какие цветы. В администрации ей сказали, что все это надо убрать, но каждый раз, когда они выкорчевывали ее растения, она сажала еще больше. И они сдались.

Поверить не могу, что все ходят на могилу Бейли. Все, кроме меня. И от этого я чувствую себя брошенной.

– А Биг?

– Я часто нахожу там окурки от его косяков. Мы пару раз посидели у ее могилы вместе.

Он изучает мое лицо целую вечность.

– Не волнуйся, Ленни. Будет проще, чем ты думаешь. Я в первый раз тоже ужасно боялся.

Мне приходит в голову одна мысль.

– Тоби, – нерешительно говорю я, собираясь с духом. – Ты, наверное, привык быть единственным ребенком… – Голос у меня слегка дрожит. – Но для меня это в новинку. – Я выглядываю в окно. – Может, мы…

Я слишком смутилась и не могу закончить фразу, но он знает, что я хотела сказать. Заезжая на крошечную парковку, Тоби произносит:

– Всегда мечтал о сестре.

– Отлично.

Я чувствую невероятное облегчение. Нагибаюсь через сиденье и чмокаю его в щеку самым несексуальным образом.

– Ну давай, Тоби. Пойдем попросим у нее прощения.

(Написано на листке бумаге, найденном в стопке книг, секция Б, Кловерская общественная библиотека)

У меня есть план. Я напишу Джо стихотворение. Но сначала – главное.

Я захожу в музыкальную комнату. Рейчел уже там. Распаковывает свой кларнет. Ну вот, время пришло. У меня так вспотели ладони, что я боюсь выронить футляр. Я пересекаю комнату и встаю рядом с Рейчел.

– О, да это же Джон Леннон, – говорит она, не поднимая головы.

Ну и нахальство: тыкать мне в лицо прозвищем, которое дал мне Джо! Ну, тем лучше. От ярости я становлюсь спокойнее.

– Я буду пробоваться на первого кларнетиста, – заявляю я, и мой мозг аплодирует мне стоя.

Никогда еще собственные слова не приносили мне такой радости. Даже если Рейчел их и не расслышала. Она все еще занята сборкой инструмента, будто звонок не звенел, будто не было знака начинать.

Я уже собираюсь повторить, но она говорит:

– Ленни, успокойся. – Она так произносит мое имя, словно выплевывает его на пол. – Он совсем зациклился на тебе. Кто бы мне объяснил – почему?

Разве может быть минута прекраснее этой?